Евангелие от змеи

Те же самые журналы регулярно, не боясь греха, печатали кучу материалов в стиле "тревожного предупреждения" ("Будьте бдительны — мачизм жив!", "Помните —ваши права ущемляют при найме на работу и назначении зарплаты!", "Остерегайтесь блюстителей общественной морали!", "Караул! Право на аборты под угрозой!", "Сестры! Убережем равенство в избирательных правах!"), не забывая ни о рекламе, ни о высокой моде. Публикуя фотографии божественно красивых и сексуальных моделей с идеально гладкими молодыми лицами, эти издания создавали и поддерживали миф об Олимпе, где живут недоступные богини и куда никогда не попасть ни телефонистке с коммутатора "EDV", ни другим рядовым читательницам. Их, этих жалких смертных, подстерегают целлюлит и морщины, они скованы по рукам и ногам домашними проблемами: хамоватые мужья громко храпят по ночам, а бездарные дети, домашние заботы и вечная нехватка денег доставляют одни только неприятности.

—Неплохо. А вы как, Альенор?

Марк испытал жгучее желание вырвать у нее журнал.

Шарлотта часто говорила, что он и его ровесники не любят женские журналы исключительно из-за мужского шовинизма: "Что поделаешь, бедный мой старичок, впитанное с молоком матери воспитание неистребимо!"

Марк ничего не слышал о Шарлотте с того самого злополучного ужина с Конрадом-дизайнером-по-интерьерам и вынужден был признать: ему не хватает этой женщины со всеми ее недостатками и хилой чувственностью —и не хватает больше, чем он мог ожидать. Марк даже чувствовал ядовитую ревность к Конраду —этоттип ухитрился сохранить все свои волосы и уж точно был счастливым обладателем всех тех достоинств, которые молодые женщины ценят в зрелом любовнике. Конрад был опытен, умен, предупредителен, внимателен и очень удобен. Последние остатки гордости помогли Марку устоять перед искушением раскрыть глаза милой-милой-милой Мод — обманутой супруге. Теперь ему придется заново привыкать к одиночеству —вечному спутнику долгих скучных дней и ночей —и к нежданной свободе —в первые дни она обернулась растерянностью и тупым ничегонеделанием. Жизнь словно утратила вкус, цвет и запахи, превратившись в уцененное холостяцкое существование: холодные ужины на скорую руку, вечеринки, больше похожие на оргии, завтраки под монотонную бубнежку радиообозревателей. Нуда, теперь он мог макать рогалик в кофе, не рискуя нарваться на язвительное замечание, имел полное право ругаться, рыгать, пукать, ковырять в носу или в заднице, зная, что никто не станет "убивать" его взглядом, но ощущал лишь скуку, обращавшую все желания в прах. Умирало не только сексуальное желание —угасали жизненная сила, вкус к жизни, любопытство и азарт. Мастурбируя —нельзя же позволить механизму заржаветь! —Маркдобивался вялой эрекции, выдавливал из себя несколько капель странно жидкой спермы и почему-то испытывал отвращение к самому себе. Ему не хватало суетливости и бойкости "бывшей № 2", звука ее голоса, рта, рук, сисек, попки и уютной влажной норки.

Он имел глупость рассказать "бывшей № 1" о разрыве с Шарлоттой, и она теперь доставала его телефонными звонками, настаивая, чтобы он навестил ее —"Это доставит такое удовольствие девочкам!"  (тем самым девочкам, которые через раз отлынивали от свиданий с папочкой)! "Бывшая № 1" Марка была та еще штучка - умела спрятать облачение палача под лохмотьями жертвы и в совершенстве владела искусством вести огонь на изнурение. Именно так четверть века назад она ухитрилась привлечь к себе его внимание, влезла в его жизнь и загнала-таки в сети брака. Марк время от времени почти готов был согласиться на визит —взглянуть, так сказать, в чужое зеркало, а не пялиться без конца на свое лицо стареющего отчаявшегося неудачника.

—Предупреждаю —шеф-с-самого-утра-не-в-духе...

Альенор выдохнула информацию тоном доверенного человека или того, кто знаком с таким человеком.

Работа не могла вылечить Марка от угрюмой хандры.

После выхода ударного материала о Христе из Обрака снова началась привычная монотонная редакционная жизнь: убойные статьи писали увенчанные лаврами великие и храбрые члены "банды насильников", а Марк "затыкал дыры", вернувшись к столь удобной для него привычной безвестности.