Евангелие от Зверя

Он осознавал себя внутри обычных людей, потом Перволюдей, потом Инсектов и Аморфов, также протягивающих ему руку помощи, и собирал, собирал, собирал себя по крупицам, впитывая информацию, поддержку, знания, любовь и доброжелательность тех, кто дал ему жизнь, и, наконец, восстановил полностью канал, соединяющий его с родом Горшиных, дающий ему возможность восстать, как Феникс из пепла…

Все закончилось вспышкой жемчужного света.

Он пришел в себя.

Его волокли за ноги двое парней в фиолетовых костюмах, зашли в просторный эллинг с корпусами яхт, швырнули на бетонный пол. Еще пара богатырей опустила рядом тело Тони. Несколько мгновений он смотрел на нее, пытаясь уловить стук сердца и увидеть сияние ауры, по не увидел. Девушка была мертва.

В груди родилось рычание.

Слуги Рыжайса, деловито выполнявшие приказ хозяина, с удивлением оглянулись. Один догадался вытащить пистолет-пулемет, но воспользоваться им не успел. Возникший в тишине эллинга вихрь вдруг подхватил гигантов одного за другим и с размаху расплющил о борта яхт и бетонные плиты пола.

Вихрь стих так же неожиданно, как и появился.

Тарас уронил руки, глядя на тела бандитов с отсутствующим выражением лица, опомнился и подбежал к телу Тони. Опустился на колени. Сказал глухо, одними губами:

— Прости…

Попытался восстановить работу сердца Тони, зная, что это бесполезно, но все же с минуту боролся со смертью, с пространством и временем, с самим собой. Сил не хватило. Тоня не ожила…

Душа напоминала выжженную пустыню, обдуваемую ветром тоски и одиночества. А перед внутренним взором стояла она, смущенная и счастливая, и загораживалась ладонью, еще не зная судьбы…

Он плакал без слез, не замечая этого, и в душе со слезами тихо-тихо умирал образ любимой, умирала ее улыбка, умирали глаза, обещавшие неземное светлое счастье… Она хотела немногого: найти место, где нет ни тревог, ни страха, ни печали, где никто ни с кем не воюет и где все счастливы.

Ай брусничный цвет, алый да рассвет, Али есть то место, ал и его нет…

Он застонал, раскачиваясь из стороны в сторону, запел тихонько: сла-а-а-а-во-о-о-о… Затем вытер ладонью кровь с прокушенной губы и поднял Тоню с пола. Понес к выходу из эллинга.

Испуганный механик, завернувший в гулкое помещение, отступил в сторону, пропуская его, с оторопью глянул па неподвижные тела на полу эллинга, на валявшееся оружие и побежал к телефону.

Тарас вышел на причал, огляделся, не понимая, как он здесь оказался, увидел спущенный на воду катер, на борту которого возился еще один механик клуба в оранжевом жилете, и подошел к нему.

— Прими…

Механик оглянулся, вытаращил глаза.

— Ты чего, парень? Это катер директора… — Он встретил белый мертвый взгляд Горшина, вздрогнул и замолк.

— Прими!

Парень засуетился, помог Тарасу усадить Тоню на сиденье за блистером катера.

— Что с ней? Перебрала? — Он подмигнул с кривой улыбкой, щелкнул себя по горлу.

— Побудь здесь. — Тарас взобрался на причал. — Никуда не уходи!

Механик хотел было возмутиться, но вдруг кивнул и неожиданно для себя промямлил:

— Ладно, подожду…

Тарас вернулся в эллинг, обыскал телохранителей Рыжайса, нашел «болевик», сунул во внутренний карман пиджака и направился к главному зданию яхт-клуба.

Его дважды пытались остановить: на входе в здание и на входе в ресторан. Он почти не обратил на это внимание — продефилировал мимо охранников, будто их не существовало, оставляя позади шоковую растерянность и тишину. Вошел в зал ресторана всего с десятком столиков и остановился, увидев коляску президента «Купола», стоявшую у одного из столов, за которым сидели Ельшин, незнакомый чернобородый мужчина, очевидно, директор яхт-клуба, и красивая смуглолицая девушка. Вокруг сфинксами высились богатыри-телохранители Эдмонда Анатольевича, не сразу отреагировавшие на появление гостя. Лишь Ельшин проявил достойную для человека его положения реакцию. Он встал и бочком скользнул в проход на кухню. Впрочем, замначальника Управления «Т» ФСБ Тараса в настоящий момент не интересовал.

— Ну надо же! — хмыкнул Эдмонд Анатольевич, окинув фигуру Горшина хмельным взглядом, еще не понимая ситуации. — Жив, курилка. Неужели я тебя недооценил?

— Нелюдь! — сказал Тарас так, что в зале лопнула хрустальная люстра.

— Убейте его! — каркнул президент Купола, меняясь в лице.

Телохранители схватились за оружие, но поздно, поздно и очень медленно. Они не владели своим временем и не умели изменять реальность.

Тарас мог!

Он выстрелил из «болевика» четырежды, прежде чем парни в фиолетовой униформе добрались до курков пистолетов-пулеметов, и зал заполнили истошные вопли, заставившие оглядываться на яхт-клуб даже пешеходов на набережной

— Ты не сможешь меня… — начал Рыжайс, меча глазами молнии.

— Смогу! — одними губами произнес Тарас, разряжая в него «болевик», затем медленно, страшно, с непреодолимой силой выговорил' — Навь зовет тебя, нелюдь! Умри!