Евангелие от Зверя

Впереди показалась полянка, Заев свернул и вдруг увидел идущую на него сгорбленную дряхлую старуху с распущенными седыми волосами под черной косынкой, в длинной черной юбке, в черной кофте в белый горошек. Старуха шла босиком, бесшумно, а глаза у нее были молодые, озорные, с усмешечкой, и губы тонкие — тоже раздвинуты в улыбочке. В гаденькой такой улыбочке, презрительной. Остановилась она в пяти шагах от замершего капитана, оценивающе оглядела с ног до головы, кивнула, будто старому знакомому.

— Что, касатик, грибочков захотел покушать?

— А тебе что, старая? — опомнился Заев. — Не холодно босиком-то по лесу в такую погоду ходить?

— Ничего, я кровушки твоей напьюсь, теплее станет, — ответила старуха спокойно, сверкнув глазами, в которых так и плясали бесенята. — А не хочешь ли со мной любовью побаловаться, касатик? Тогда я, глядишь, и помилую тебя.

Заев от неожиданности едва нож не выронил.

— Ты что, бабуля, белены объелась?! Годков-то тебе сколько? Небось под сто, если не больше?

— Да молодая я еще, — кокетливо поправила космы старуха. — Аль слепой?

Черты ее вдруг поплыли, исказились, и сквозь старушечье лицо со ввалившимися щеками и кривыми зубами проступило прекрасное девичье личико с яркими зелеными глазами, пухлыми алыми губами, тонким носиком и белоснежными зубами.

— Ну, как я тебе в таком обличье, воин? — бархатным голосом произнесла красавица, расстегивая пуговки на кофте. — Такая подхожу?

— Чур меня! — пробормотал Заев, которого взяла оторопь. — Сгинь, нечистая сила!

Девица рассмеялась, снова превратилась в старуху.

— Даю тебе времечко подумать, касатик. Надумаешь, вспомни Феофанию, я и появлюсь. А чтоб не зря по лесу шастал, вот тебе подарочек.

У ноги старухи засветился участок земли, и Заев увидел целую семью боровиков. Грибы стояли так гордо и красиво, что рука с ножом сама потянулась к ним.

— Собирай, касатик, грибочки, тут их много.

Старуха сгинула, будто ее и не было вовсе. Только за кустами прошумело да кто-то тихонько хихикнул на дереве.

— Спасибо… — буркнул Заев, оглядываясь, — чтоб тебя скосило да не выпрямило! Вот бесовское наваждение! Неужели померещилось? Вроде не пил сегодня…

Он шагнул вперед, нагнулся и увидел те самые белые грибы: один большой — хозяин, два поменьше и три совсем крохотные. Грибы оказались настоящими.

Заев подумал, покрутил головой, вслушиваясь в лесные шорохи, потом все-таки не удержался и срезал семейство боровиков, упругих и чистых, без единого червя. А глянув вперед, увидел еще несколько боровичков, почему-то ясно видневшихся в траве несмотря на сумерки. Затем пошли подосиновики, пара крепеньких подберезовиков, лисички, снова белые. Заев вошел в азарт, не обращая внимания на комариные атаки, и опомнился лишь тогда, когда наткнулся на ту же старуху, поджидавшую его возле громадного замшелого пня. Вздрогнул, рука потянулась к пистолету за пазухой.

— Азартный ты человек, воин, — насмешливо прошамкала старуха, — ничего не боишься. Мне такие нравятся. Ну, как, надумал?

— Да отстань ты, ведьма! — рявкнул капитан. — Совсем с ума сошла! Лучше скажи, где тут храм стоит?

— Какой такой храм, касатик? — Глаза старухи заледенели, улыбка сползла с губ. — Откуда ты знаешь про храм?

Заев понял, что проговорился, но отступать не стал.

— Так есть или нет? Говорят, он где-то здесь стоит. Может, покажешь?

— Может, и покажу. А кто говорит, что здесь стоит храм?

— Не твое дело. Показывай дорогу.

— А не боишься?

— Вот еще, — подбоченился капитан, — тебя-то? Веди!

Голова слегка закружилась, когда он шагнул вслед за оглядывающейся старухой, мелькнула и пропала мысль связаться по рации с Мухиным, на душе стало отчего-то весело и приятно, будто от стакана водки, мир вокруг перестал быть темным, как бы раздвинулся, деревья отступили, впереди появилась удивительно ровная поляна, посреди которой остановилась старуха.

— Иди сюда, касатик, сейчас и храм увидишь. Скажи только, кто тебе сказывал про него?

— Леший, — засмеялся Заев. — По совместительству работает подполковником службы безопасности. Ну, где твой храм?

Заев, улыбаясь от переполнявшей душу беспричинной радости, подошел к старухе, протянул руку, собираясь ущипнуть ее за руку, и вдруг почувствовал, что проваливается в холодную густую зеленую жижу. Хотел крикнуть и не успел.

Старуха постояла в задумчивости на краю твани, как тут называли болотную трясину, глядя на черное пятно в центре продавленного телом капитана окна, в котором лопались пузыри, сказала коротко:

— Дурак!

За ее спиной возник угрюмый черноволосый и чернобородый мужик в зипуне, глянул на булькающие в трясине пузыри.

— Хозяйка будет недовольна.

— Переживет, — махнула сухой костлявой рукой старуха. — Это люди военные, замороченные командирами, никакого от них проку не было бы. Вот те, что на мысу — другое дело, те опасны.

С этими словами она сгинула. Бесшумно канул в лес и мужик.

Из глубины трясины на поверхность поднялись несколько больших пузырей, лопнули, всколыхнув черно-зеленую жижу, и все успокоилось, болотом овладела тишина и неподвижность. 

ВОЛХВ