Евангелие отца

- Вера такая штука, брат Жак, что ее нельзя долго хранить – она начинает портиться. Верой надо пользоваться. Вопрос только в том, насколько умело пользоваться и с какой целью. Знаешь, как портится вино? Хорошее вино? Оно портится быстрее плохого, потому что в то, что оно хорошее перестаешь верить, если его хоть раз не попробовать. А если ты его хоть раз откроешь и попробуешь – оно уже никогда не будет дорогим и хорошим вином – ты его уже открыл. Так кто, ты говоришь, интересовался этим Домом последнее время?

- Никто, Наставник, кроме шефа местной полиции несколько дней назад. – Жак как-то невольно съежился под ставшим очень колючим взглядом Жюля (или теперь называть его Наставником?).

- Полицейский? Кто он?

- Он здесь очень давно, Наставник. Ничего предосудительного. Все, как обычно: кляузы, взятки, покер, в который он почти всегда проигрывает и потому залезает в кассу своего участка, также, как ночью залезает в камеры к задержанным проституткам, страх, что что-то вскроется и лишат пенсии и очень много вина каждый вечер. Словом, все как у нормального полицейского. Но жители деревни довольны – штрафы теряются, договориться можно и деньги берет по-божески, в смысле, что десять процентов чаевых обязательно относит в церковь. Простите, Наставник, так говорят жители деревни.

- Присмотрись к нему, брат. Если он такой правильный и тихий полицейский – почему его заинтересовал этот дом? – Жюль тяжело поднялся из кресла. Странно было видеть, как еще не старый внешне, подтянутый Жюль с трудом встает на ноги. Странно все это, господа, как, впрочем, странно многое в нашей жизни.

Жак достал из кармана куртки телефон и набрал номер. Разговор был тихим и коротким – «винодел» не слушал, а одну за другой гасил, оставшиеся свечи в библиотеке. Когда Жак убрал телефон, тот, кто называл себя Жюлем, уже медленно спускался по лестнице.

Когда они вышли из дома, прошли за ворота и сели в машину, стоящую неподалеку, от забора отделилась фигура человека в полицейской форме. Человек проследил глазами, как отъехала машина, и только тогда вышел из своего укрытия, которым ему служило очень старое дерево. Оно росло рядом с каменной оградой и даже словно вросло в камень. Этому вязу было не менее двухсот лет – сколько он видел на своем веку? Хорошо, что люди столько не живут. Как говорил старый еврей, с завистью покачивающий головой вслед очередной похоронной процессии, мимо его глиняного дома проходившей по направлению к кладбищу: «Меньше лет – меньше бед. Слава Иосифу, что у него есть еще дети. А кончаться – займем у соседей». Странная фраза, тем более из уст пожилого человека, но как не верить, если уж ему-то точно пришлось повидать на своем веку и кому, как не ему знать, сколько бед приходится на жизнь человека?

Человек посмотрел вслед отъехавшей машине и достал свой телефон из кармана форменного дождевика.

- Метр, они только что уехали. Что мне делать? – Видимо, ответ был коротким и точным, потому что полицейский, ничего не ответив, выключил телефон и убрал его в карман. После этого он пошел вдоль каменной ограды к оставленному там мотоциклу.

Где-то вдалеке прозвонил церковный колокол. Полицейский чему-то усмехнулся и опять достал телефон.

- Здравствуйте, мсье, это Клод. Да, все прошло хорошо – молодой человек летит к Вам. Нет, мсье, мне не пришлось вообще ничего делать. Они все сделали за меня. Что Вы, мсье, я не достоин такой чести. Спасибо, мсье. Я буду ждать. Конечно, мсье, я наблюдаю за домом постоянно, и если кто прибудет, то я немедленно Вам сообщу. Еще раз спасибо, мсье.

Дождь во Франции больше чем дождь. Это проклятие. Нет ни одной страны в мире, где бы дождь имел такое почти мистическое значение. Всегда возникает странное ощущение, что дождь отмывает грехи прадедов – как еще объяснить то, что все это выливается не на головы проклятых англичан? Мотоцикл завелся и, виляя задницей и подпрыгивая на ходу, как дешевая девка в кабаке, выбрался на дорогу, ведущую к деревне. Но какая, в конце концов, кому разница нравятся Клоду англичане или нет – нигде не написано, что нельзя у них брать деньги. Надо же как-то покрыть недостачу в кассе после субботнего покера? Да и пенсия не за горами: всегда полезно подумать о будущем. А триста евро – это всегда триста евро. Если люди платят такие деньги просто за то, чтобы посмотреть за домом – какая мне разница, кто они? И какая мне разница, кто те, что только что уехали? Вопрос только в том, что такого сделать хорошего с деньгами, чтобы и карман не жгли, и попусту не пропали. В банк не положишь – жена узнает, спрятать негде, класть в кассу как-то глупо – потом как-нибудь. Куплю жене сережки, которые ей понравились на ярмарке (кажется что-то около тридцатки), а еще браслетик куплю новой телефонистке – может она согласится выпить по стаканчику в субботу?

Гл. 8