Евангелие рукотворных богов

Надо для виду уйти, по другим рядам походить, попозже тылами подобраться - так и поступил. Зашел сбоку, край шатра приподнял, лег на живот и, скребя сапогами, протиснулся внутрь.

Глаза к полумраку привыкли быстро, но, только паренек бросил взгляд на окружающее, захлопнул крепко веки и спиной, на карачках, бросился прочь. Запутался в полотнище, вывалился наружу, начал барахтаться. Женщин привередливые покупатели осматривали не в пример дотошнее, чем мужчин, от того и скрывалось это от посторонних взглядов. Прервал Ванково трепыханье тяжелый пинок в ребра. Цепкая костлявая рука сзади тисками сжала шею и извлекла мальчишку на свет.

- Не терпится поближе познакомиться? - желтые с кровянистой сеткой глаза в упор уставились на мальчика, - Ну, пойдем, сладенький.

Свои слова и решительность старик подтвердил резким тычком коленом в пах. Низ живота обожгло огнем, в глазах потемнело, не в состоянии противиться, несчастный послушно последовал за мучителем.

- Эй, пидор, пацана оставь в покое, - спокойный хрипловатый голос, словно прохожий муху назойливую отгоняет.

- Ты ему может отцом будешь?

- Мразь, закрой рот и отпусти ребенка, - напротив старика стоял недавний Ваньков знакомый, как всегда лениво-сонный, Лекарь.

- За мразь, мил человек, ты мне сейчас ответишь, а за маленького засранца виру заплатишь, он ко мне сам пришел, я его за уши не тащил - законы знаем.

Видимо на законы работорговцев Лекарю было глубоко наплевать, он молча положил руку на плечо мальчика, дед уже не держал шею, и собрался проследовать дальше.

- Нехорошо старого человека обижать, - старик слащаво растянул бескровные губы над черным провалом беззубого рта в жутком подобии улыбки, - защитите, люди добрые.

За спиной и по бокам от Лекаря, мрачно поигрывая короткими дубинками, какими успокаивают невольников, ухмыляясь, стояло четверо устрашающего вида верзил-работорговцев.

- Пойдем в палатку, человече, поговорим, - стариковых помощников не мучили давешние сомнения Слава, по поводу застывшего льда в глазах безоружного Лекаря, или, стоя сзади, они просто не встречали его взгляд, - пойдем, не бойся, - один из них тихонько постучал дубинкой по плечу Ванькова спасителя.

Лекарь не пошевелился, стоял, без тени интереса глядя в глаза старику. Тот улыбался, а мальчик чувствовал, что его сейчас стошнит от страха.

- Ну же, дядя, ножками, - тупой конец палки грубо ткнулся в поясницу целителя, - дедушку обижать смелый был, а теперь в штаны наклал?

Лекарь был неподвижен, у Ванко подкашивались ноги, и он бы уже грохнулся, не будь на плече большой теплой руки.

- Иди, сука, тебя люди по-хорошему просят, - улыбка сползла с лица старого, и мутноватый взгляд впился с колючей злостью.

Ванко не понял, каким образом Лекарь оказался лицом к нападающим. Он не знал, как сам очутился за спиной бойца. И уж тем более он не имел представления, почему тыкавший дубинкой стал с хрипом оседать, судорожно скребя пальцами по неестественно распухшему горлу. Миг - и второй нападающий застывает в широком замахе, юлой вертится перед Лекарем, сложившись пополам и высоко подняв руку, из которой уже выпало оружие. Хруст, глухой и короткий - в локте и запястье она перегибается, как не может гнуться рука нормального человека, веревкой опадает, а ее хозяин пинком отправляется навстречу третьему нападающему. Удар сердца - дубинка четвертого рассекает воздух, где мгновенье назад была голова защищающегося - тот уже позади, колени верзилы подгибаются, он словно приседает. Вихрь, едва уловимое движение, нападавший будто хочет заглянуть себе за спину, резко развернув голову. Первый уже не хрипит и таким же бездыханным кулем на него мягко сползает тело четвертого. Второй, тот который с рукой бледен и неподвижен, но, скорее всего, жив, напарник, сбитый его телом, в ужасе пятится назад, его благоразумие - залог личного благополучия в будущем. Сколько раз можно мигнуть за этот ничтожный промежуток времени? Ванко успел дважды. Сколько раз успел хлопнуть глазами старик, никто не считал - он не успел главного. Он не успел ретироваться, потому что тем же слитным движением справа от него вырастает Лекарь и коротко бьет ногой. На этот раз треск сухой и скрежещущий - колено работорговца сгибается внутрь.

- Ну, показывай дорогу, дедушка, - все также лениво шепчет целитель, забирая из ослабевших рук нечто безумно опасное, воронено-матовое, короткое и тупое и укладывая поверженного в грязь.

Муха не отстала и прохожий быстрым движением ловит ее на лету, сжимает кулак и бросает исковерканное тело себе под ноги - там она дергается в конвульсиях и перебирает лапками, человек продолжает путь.

- На голых баб посмотреть захотелось, - в голосе Лекаря нет эмоций, словно он разговаривает во сне.

Он даже не запыхался, замечает Ванко.

- Я… я не знал.

- Пацаненок… да… мы в твои годы…

Некоторое время они идут молча, Ванька потихоньку отпускает и в нем вновь просыпается любопытство и бесстрашие.

- Как больной ваш, жив еще?

- Пока не встал, но уже в сознании, разговаривает.

- А руки как, отрезали?

- Нет, заживают.