Евангелие рукотворных богов

Вадим Валерьевич Вознесенский Евангелие рукотворных богов

Посвящается моему Ангелу - дочке Анюте.

Сумевшей задержаться в нашем мире всего на четыре месяца.

Сто двадцать шесть дней.

И все это время боровшейся за жизнь с упорством настоящего бойца

В чреве серого дня заворочался гром.
Слишком пошлый реквием после боя.
Что ты делаешь здесь с одиноким мечом?
Ты исполнил свой долг - уходи же, воин.

Здесь ни жизни, ни смерти, ни мира, ни битв,
Ни великих врагов, ни великих героев.
Здесь никто не услышит твоих молитв -
Боги бросили нас. Уходи же, воин.

Лай бешеных псов, вой черных волков,
Слаще смеха гиен и шакальего воя.
Ты чужой на пиру довольных скотов,
Что остались в живых - уходи же, воин.

Стала грязью кровь, стала гнилью вода,
А глазницы душ забиты золою.
Но пока в небесах хоть одна есть звезда,
Этот мир еще жив. Уходи же, воин.

Знаю, трудно бросать тех, с кем был ты в боях.
Знаю, стоит один много меньше, чем двое.
Но последняя битва здесь только моя.
Ты не выстоишь в ней. Уходи же, воин.

Иллет (Наталья Некрасова)

ПРОЛОГ

Кто знает… Сгорбленный батрак роет канаву для орошения умирающего поля. Быть может каждым ударом мотыги, дробя комья сухой земли, он порождает вселенные. Где истина… Ребенок нищего одетый в тряпьё увлеченно играет грубо выструганными фигурками. Возможно, переставляя своих зверей, он сталкивает в беспощадной битве величайшие армии одного из множества существующих миров. Познай необъятное. Змея в бессильной злобе пожирает свой хвост. Бесконечной чередой, подобно миражам в пустыне, возникают, растворяются в дымке и вновь возрождаются легендарные цивилизации.

Горячее дыхание пустыни отнимало остатки сил, несло жар и песок, впивающийся тысячами игл в обветренные лица, срывающий лохмотья кожи с иссушенных губ. Гром действительно походил на сына бога, как и пели менестрели на городских ярмарках, восхваляя его многочисленные подвиги. Семи футов роста и богатырского телосложения, с развевающимся плащом венедийского шелка, парой мечей за спиной и упруго перекатывающимися мышцами под тронутой южным солнцем кожей. Таким даже на самых темных улицах злачных районов портовых городов стараются не переходить дорогу. Он действительно выглядел внушительно, этот северный варвар, вождь многочисленного уже союза племен, осмелившийся бросить вызов могучей империи.

– Мы прошли, - и голос его также был подобен рыку льва, как похожи на гриву длинные пепельные волосы, - всего одиннадцать дней…

Да, одиннадцать дней безумного перехода, броска через равнодушную пустыню, одиннадцать дней под взором безжалостного Бога Солнца.

– Ведун умирает, - я посмотрел на Грома, с уважением, единственный из отряда он, казалось, смог бы пройти еще столько же и в том же темпе, - мы потеряли связь.

– Мы все равно не успеем, - вождь прикрыл глаза, повернулся лицом к барханам и медленно втянул воздух.

Приподняв нос и раздувая ноздри, он несколько раз повел головой из стороны в сторону, как степной волк, выслеживающий добычу.

– Я чувствую их, все так же - не страдают от жажды и полны сил, в их мыслях лишь азарт охотника, настигающего дичь, через три часа будут здесь.

– Они сыны пустыни, их верблюды могут обходиться без воды… И у них нет женщин и детей.

Пять тысяч черных наездников - серьезная сила, особенно если противостоит едва двум сотням вымотанных северян. Гром ощущал их, слышал оттенки эмоций, мог даже оценить физическое состояние дромадеров. И видел своих людей. Легко ступив с бархана он заскользил вниз по осыпающемуся песку. Я еще раз обернулся - вдали, сквозь плывущее марево поднимались клубы пыли. Даже без Ведуна, без сверхъестественного нюха Грома было ясно - нам наступают на пятки и после перевала мы сможем рассмотреть орнамент на попонах преследователей.