Евангелие страданий

И если теперь кто-нибудь скажет: все же в любви этой женщины было некое себялюбие; ведь фарисеи, осудив также то, что она приблизилась ко Христу, заключили из этого нечто неблагоприятное о Нем, заключили, будто Он не был пророком – тем самым она подвергла Его этому, она со своею любовью, то есть с любовью к себе. Если кто-нибудь скажет: все же в любви этой женщины было некое себялюбие, ведь она нуждалась в Спасителе – и в этой своей нужде любила, в сущности, саму себя, – если кто-нибудь так скажет, я отвечу: разумеется, – и затем добавлю: увы, но иначе никак нельзя, – и добавлю: не дай мне Бог когда-либо дерзнуть пожелать любить моего Бога или моего Спасителя иначе; ведь если бы в этой моей любви вовсе не было бы такого рода себялюбия, то я вообразил бы себе, будто я могу любить Их, ничуть при этом в Них не нуждаясь, – Бог да сохранит меня от этой дерзости.

Мой слушатель, эта женщина была грешница. Фарисеи осуждали ее, они осуждали даже Христа за то, что Он пожелал вступить в общение с ней, они заключили, – как раз из этого, – что никаким Он не был пророком, а тем более – Спасителем мира, хотя именно этим Он показал, что Он – Спаситель мира. Эта женщина была грешница, – но она стала примером и остается им; блажен, кто уподобился ей тем, что любовь его велика. Прощение грехов – дар, который Христос предлагал грешникам, когда Он жил на земле, – не перестает из рода в род предлагаться всем во Христе. Всем и каждому говорится: твои грехи прощены тебе; все и каждый получают, причащаясь, залог того, что грехи прощены им: блажен, кто уподобился грешнице тем, что любовь его велика! Ведь хотя это и говорится всем, все же это истинно лишь тогда, когда говорится тому, чья любовь, как любовь этой женщины, велика! Поистине, твои грехи прощены во Христе; но хотя это истинно так и потому говорится каждому, все же в другом смысле это еще не стало истинным, но каждый призван сделать это истиной. Здесь эта женщина являет собой вечный образ; великой своей любовью она сделала себя, осмелюсь сказать, необходимой для Спасителя. Ибо прощение грехов, которое Он приобрел для нас, она сделала истиной, – она, чья любовь велика. Ты можешь поэтому повернуть этот образ, как хочешь, и все равно ты скажешь по сути одно и то же. Ты можешь, восхваляя ее, называть ее блаженной, поскольку ей прощены ее многие грехи, и ты можешь, восхваляя ее, называть ее блаженной, поскольку любовь ее велика: по сути ты будешь говорить одно и то же – обрати лишь внимание на то, что Тем, к Кому ее любовь была велика, был именно Христос, и притом не забудь, что Христос есть Милость и Тот, Кто дарует милость. Что же это за испытание, в котором была испытана сила ее любви? По сравнению с чем о ней можно сказать, что любовь ее велика? Что она любит меньше? Была ли эта женщина испытана в том, любит ли она Христа больше, чем отца и мать, золото и имущество, почет и уважение? Нет, она была испытана в том, любит ли она своего Спасителя больше, чем свой грех. О, возможно, и был такой человек, который любил Христа больше, чем отца и мать, и золото, и имущество, и почет, и жизнь, но все же любил свой грех больше, чем своего Спасителя, – любил не в смысле желания оставаться в грехе, продолжать грешить, но в смысле того, что он на самом деле не желал признаться в своем грехе. Это в определенном смысле страшно, но поистине такое может быть, – и всякий, кто хоть сколько-нибудь знает человеческое сердце, подтвердит, что ни за что человек не цепляется так отчаянно, как за свой грех. И потому совершенно открытое, глубокое, до конца честное и абсолютно беспощадное к себе признание в своих грехах есть совершенная любовь; признаться так в своих грехах – значит, иметь любовь, которая велика.

Наша беседа подходит к концу. Но, как бы ни судили о том фарисеи, неверно, мой слушатель, будто появление этой женщины на пиру было в высшей степени неуместным: ведь и сегодня она не оказалась не к месту у нас между исповедью и Причастием! О, забудь того, кто говорил здесь пред тобою, забудь его искусство, даже если он и обнаружил его, забудь его ошибки, которых, возможно, было немало, забудь проповедь об этой женщине – но не забудь ее саму, она – проводник на этом пути, она, чья любовь велика и кому поэтому простились многие грехи. Она ничуть не является образом, который бы отпугивал и устрашал, она, напротив, побуждает – сильнее, чем все побуждающие беседы – последовать тому приглашению, которое приводит к Причастию: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные»[265], – ведь она идет во главе, она, чья любовь велика, она, которая поэтому нашла покой для души своей в том, чтобы любить великой своей любовью, или же в том, что ей простились многие ее грехи, или же она как раз потому, что любовь ее велика, нашла покой в том, что ей простились многие ее грехи.

Чему нас учат полевые лилии и птицы небесные [266]

Три беседы

Предисловие