Евангелие в памятниках иконографии

Нередки примеры, когда ев. Иоанн представляется без символа: он диктует текст Евангелия ученику своему Прохору; остальные евангелисты с символами: таковы греческие Евангелия афонопантелеймоновское (№ 25), парижское (suppi. 27), императорской публичной библиотеки (№ LXVII и 101)[89]. В остромировом Евангелии Иоанн стоит, за ним Прохор с книгой, Лука стоит и простирает руки к небу, откуда выступает телец в нимбе с книгой, Марк сидит и прислушивается, а вверху в небе лев с книгой. В этом случае Иоанн представляется стоящим в пещере и прислушивающимся к божественному голосу; другие евангелисты иногда стоят (греческое Евангелие русского Андреевского скита на Афоне XI в., л. 11), по большей же части сидят перед пюпитром и пишут — в греческих Евангелиях по-гречески (даже и ев. Матфей), в славянских — по-славянски. Иногда перед изображениями евангелистов находится небо, из которого выставляется рука — эмблема божественного руководительства, или сам Спаситель, благословляющий евангелиста (лаврентиевское Евангелие XI в. № VI, 18). В афонолаврском Евангелии XII в. (№ 60А) перед ев. Матфеем изображен Христос в небесах, перед Марком ап. Петр, перед Лукой Богоматерь с благословляющим жестом, перед Иоанном, диктующим Прохору, звездное небо и благословляющая десница; в греческом Евангелии императорской публичной библиотеки XII в. (№ 101)[90] над ев. Матфеем представлен Спаситель в ореоле с тетраморфом, возле Марка ап. Петр, возле Луки ап. Павел; а Иоанн диктует Прохору[91]. Богоматерь является в Евангелии Луки потому, что в самом содержании его отводится ей место более видное, чем в других Евангелиях; притом, по преданию, ев. Лука стоял близко к Богоматери и написал ее портрет[92]. Изображение ап. Павла при том же евангелисте находит свое объяснение в том, что ев. Лука долгое время сопутствовал ап. Павлу и по смерти последнего проповедовал в Италии; само Евангелие Луки, по преданию, составлено при содействии этого апостола[93]. Ев. Марк был спутником и истолкователем ап. Петра[94], как о том говорится в приписках некоторых греческих Евангелий[95], а потому изображению ап. Петра отводилось место в Евангелии Марка. Следовательно, в этих изображениях дано наглядное подтверждение древних преданий, относящихся к истории Евангелий. Начиная с VI в. появляется при изображениях евангелистов олицетворение Софии Премудрости Божией. В россанском кодексе оно имеет вид женщины в нимбе, стоящей перед евангелистом Марком и указывающей своей правой рукой на свиток, на котором пишет евангелист начало Евангелия. Гарнак видит в этой фигуре олицетворение церкви[96]; проф. ИД Мансветов полагал, что это есть символ ев. Матфея (человек) и что миниатюрист после изготовления рисунков всех евангелистов перемешал их и по ошибке написал на хартии Евангелия Матфея первые слова из Евангелия Марка: άρχή του Ευ. I. X. ϋιοΟ του θεοΰ[97] (признак, по которому узнается ев. Марк). Проф. С.А. Усов видел в этой фигуре Богоматерь[98]. Ни одно из этих объяснений не может быть принято. Символом ев. Матфея служит ангел или юноша, здесь же несомненно фигура женская, следовательно, ее нельзя признать символом этого евангелиста. Признать ее Богоматерью трудно потому, что Богоматерь не имеет непосредственного отношения к Евангелию Марка. Для признания ее олицетворением церкви нет достаточных оснований в аналогичных памятниках иконографии. Остается признать женскую фигуру олицетворением, смысл которого может быть определен посредством сравнения с другими памятниками. Проф. Ф.К. Крауз чутьем угадал, что это есть олицетворение Софии Премудрости[99]. Действительно, в памятниках византийской и славяно-русской иконографии встречается при изображениях евангелистов олицетворение Софии: таково сербское Евангелие первой половины XV в. с рисунками, изданными Прохоровым[100], где Премудрость при всех четырех евангелистах изображена в виде женщины то в восьмиугольном (Матфей, Лука), то в круглом (Марк, Иоанн) нимбе: она опирается на плечо евангелиста и как будто шепчет ему на ухо, а ев. Марк обращает к ней свое лицо и прислушивается к ее словам. Та же фигура при трех евангелистах (кроме Иоанна, диктующего Прохору) в парусах сводов Успенской церкви села Болотова близ Новгорода[101]. С полной ясностью выступает значение ее в Евангелии Афонохиландарского монастыря XIV в. (№ 572)[102]: женская фигура (при первых трех евангелистах) имеет перевязку в волосах (тороки) и надпись Премудрость. В некоторых позднейших славянских Евангелиях фигура эта превращена уже в ангела с крыльями (ипатьевское Евангелие 1561 г., Евангелие московского Благовещенского собора XVI в., сийское XVII в.), а отсюда уже недалек переход к новгородскому типу Софии Премудрости Божией[103]. В некоторых греческих Евангелиях Св. Дух в виде голубя шепчет в уши евангелистов[104]. В афонопандократорском сборнике, неверно приписываемом Иоанну Кущнику, при ев. Матфее стоит в дверях палат женская фигура, олицетворяющая, быть может, город Вифлеем; при ев. Луке — мужская фигура (?), удаляющаяся прочь; при ев. Луке и Иоанне — ученики с книгами. В синайском Евангелии 1340 г. евангелисты подносят книги Спасителю, который благословляет их чело[105]. Значительное разнообразие в символах евангелистов представляют и памятники западного средневековья: в некоторых западных рукописях те же символы и в том же порядке, как теперь у нас (Евангелие лат. 781 г.[106], национ. библ. в Париже, рукоп. XV в., fonds fr. № 5); в других Св. Дух в виде голубя или ангела шепчет евангелистам[107] (там же Библия XV в., fonds fr. № 8; рукоп. XII в., lat. № 276, fol. 36); иногда евангелисты имеют крылья (ibid. bibi. fr. XIII s. № 398) и даже стоят на своих символах (ibid. fonds fr. bibi. № 1 XIV s.). Встречаются здесь и смешения форм человеческих и животных: ев. Марк с книгой в руках, в золотой тунике и сером иматии имеет голову льва, ев. Лука с головой тельца, Иоанн с головой орла (ibid. lat. № 23, XIV s.[108]). В нашей современной церковной практике символы евангелистов распределяются всегда одинаково: человек — Матфей, лев — Марк, телец — Лука, орел — Иоанн. В практике старообрядческой орел — Марк, лев — Иоанн. Поморские ответы оправдывают последнюю ссылками на свидетельства Андрея Кесарийского, Анастасия Синаита, древних Кормчих, макарьевских четьих миней, патр. Филарета и митр. Иова, которые будто бы называют наше распределение символов латинским мудрованием[109]. Свидетельства эти уже были разобраны в нашей литературе[110]. Отмеченные выше вещественные памятники с очевидностью свидетельствуют, что упорно поддерживаемое учение старообрядчества неправильно переносит этот вопрос в область догматики. Древность допускала различные распределения символов, и в этом различии выражалось различие частных мнений; догматичного значения этот предмет не имел, и строгий контроль церкви на него не простирался. Но так как пылкое воображение изъяснителей заходило иногда очень далеко, сопоставляло символы евангелистов с апокалипсическими конями[111], а отсюда происходило то, что простодушный народ придавал символам особенное значение святости и принимал их за самих евангелистов, то св. Синод 6 апреля 1722 г. запретил отдельные изображения символов, без самих евангелистов. Ближайшим поводом к этому послужили символы евангелистов, напечатанные на антиминсах, с литеральным именованием агиос: «Надлежит самих тех евангелистов персоны с литеральным при именах их словенским диалектом сего, еже есть святый, изображать по подобию их; а при лицах евангелистов мощно и образовательные их животные писать; запрещается же сие (отдельные изображения символов)… не аки некое греховное дело, но яко непристойное и вину к поползновению невеждам подающее»[112]. Следовательно, это определение не имеет принципиального значения; оно вызвано было лишь практической необходимостью.