Евангелия и второе поколение христианства

Слишком живая горячность Марка, таким образом, сглажена; линии нового Евангелия шире, правильнее и идеальнее. Количество чудесного увеличилось, но чудесное стало как бы более приемлемым. Чудеса не так тяжело рассказаны; некоторые излишние подробности отброшены. Материализм в чудесах, употребление натуральных средств для совершения чудес, характерная черта Марка, исчезли или почти исчезли у Матфея. Сравнительно с Евангелием от Марка, Евангелие, приписываемое Матфею, указывает на усовершенствование вкуса и такта. Многие неточности исправлены; слабые в эстетическом отношении или необъяснимые частности отброшены или выяснены. Часто считали, что Марк сократил Евангелие Матфея. Совершенно обратно; только благодаря вставке речей, размеры сокращения значительнее оригинала. Сравните рассказы о гергесянском бесноватом, о капернаумском расслабленном, о дочери Иаира, о кровоточивой, о ребенке-эпилептике, и вы убедитесь в том, что мы говорим. Часто Матфей соединяет в один рассказ обстоятельства, составляющие у Марка два эпизода. Некоторые рассказы на первый взгляд представляющиеся принадлежащими ему, в действительности ничто иное как более длинные рассказы Марка, обнаженные и сокращенные.

Особенно по отношению к нищенству заметны у Матфея предосторожность и беспокойство. Во главе всех небесных блаженств Иисус смело поместил нищету. "Блаженны нищие", вероятно, были первыми словами, слетевшими с его божественных уст, когда он начал говорить с авторитетом. Большинство изречений Иисуса (как случается всегда, когда хотят дать мысли живую форму) давали повод к недоразумениям; чистые эвиониты делали из вышеупомянутого изречения ложные выводы. Составитель нашего Евангелия, дабы предупредить некоторые преувеличения, прибавил одно слово. "Нищие" в обыденном смысле превратились в "нищих духом", т. е. в благочестивых израильтян, играющих в мире скромную роль и представляющих контраст с гордым видом могущественных данного времени. Другое изречение "блаженны алчущие" превратилось в "блаженны алчущие правды".

Таким образом, прогресс мысли очень заметен у Матфея; у него проглядывает много задних мыслей, стремление отразить возражения и преувеличенные притязания на символизм. Рассказ об искушении в пустыне развернулся и принял совсем другой вид; Страсти обогатились несколькими прекрасными местами. Иисус говорит ? "своей церкви", как в целом, уже сложившемся и опирающемся на первенстве Петра. Формула крещения расширилась и включает в сжатом виде три слова таинства теологии того времени, Отца, Сына и Святого Духа. Таким образом, зародыш догмата Троицы заложен в углу священной страницы и принесет плод. Апокалипсическая речь, приписываемая Иисусу по поводу иудейской войны в связи с кончиной мира, скорее усилена, чем ослаблена. Скоро мы увидим Луку употребляющим все свое искусство для смягчения неловкости смелого пророчества в конце мира, который не наступал.

Глава XI. Тайна красоты Евангелия

Более всего чувствуется в новом Евангелии огромный литературный прогресс. Общее впечатление, производимое им, равносильно тому, которое произвел бы дворец фей, построенный целиком из драгоценных камней. Неопределенное изящество хронологических связей и переходов придают этой восхитительной компиляции легкий склад детского рассказа. "В час тот", "в то время", "в день тот", "случилось, что..." и много других выражений, имеющих вид точных определений, в действительности ничего не определяющих, заставляют рассказ витать, как сон, между небом и землей. Благодаря неопределенности времени, евангельский рассказ только слегка прикасается к действительности. Воздушный гений, к которому притрагиваются, которого обнимают, но который сам не касается камней дороги, говорит с нами и очаровывает нас. Никто не задает себе вопроса, знает ли он то, о чем рассказывает?.. Он ни в чем не сомневается и ничего не знает. Это очарование равносильно уверениям женщины, вызывающий в нас улыбку и подчиняющим нас. В литературе это то же, что в живописи ребенок Корреджио или шестнадцатилетняя Дева Рафаэля.

Язык в том же роде и вполне соответствует предмету. Ясный и детский склад еврейского рассказа, мягкий тембр и изящные еврейские притчи с настоящим мастерством перенесены в греческий язык, довольно точно по отношению к грамматическим формам, но с полным разрушением древнего синтаксиса. Кстати заметим, что Евангелие первая книга, написанная на простом греческом языке. Древний греческий язык, действительно, изменен там, в аналитическом смысле современных языков. Эллинист должен признать этот язык слабым и плоским; с классической точки зрения Евангелие не имеет ни стиля, ни плана, ни красоты; но все-таки это высший образец народной литературы, и в некотором смысле самая древняя народная книга. Его расчлененный язык имеет, между прочим, то преимущество, что при переложениях сохраняется вполне его очаровательность; в подобных писаниях перевод почти равноценен оригиналу.