Евангелия. Книга Иова. Псалмы

16:8 Здесь завершается тот объем текста, который присутствует во всех рукописях Мк. По-гречески фраза еще менее похожа на заключительную, чем в переводе; она кончается на союз γάρ («ведь»), что само по себе достаточно необычно, не говоря о других аспектах интонационной и смысловой незавершенности. (Впрочем, любопытным образом одно литературное произведение эллинистической классики, а именно, новонайденная комедия Менандра «Угрюмец» (Δύσκολος), имеет последним словом последнего стиха именно слово γάρ, ср. F. W. Danker, Menander and the New Testament, New Testament Studies 10, 1964, p. 366.) Современные интерпретаторы порой пытаются представить именно такое окончание соответствующим интенции и стилю Мк. Ср., например, W. L. Lane, The Gospel According to Mark, Grand Rapids, Michigan, 1974, pp. 591–592: «…Окончание Марка вполне согласуется с теми мотивами изумления и страха, которые развиты во всем Евангелии. […] Рассказ о пустой гробнице потрясает душу, и для того, чтобы передать это впечатление, Марк описывает на многозначительном языке крайнее изумление женщин и обуревающие их чувства. Завершающим пояснением он хочет сказать, что «Благовестие Иисуса Христа» (1:1) есть нечто превосходящее человеческое разумение и постольку внушающее ужас и трепет». Как кажется, здесь происходит модернизирующее привнесение представлений, характерных скорее для новоевропейского романтизма или, скажем, экспрессионизма, чем для новозаветной литературы. Впрочем, К. П. Тиде, выступая с довольно близкими по смыслу суждения{стр. 303}ми, пытается усмотреть в Мк 16:8 аналогии трагической перипетии в классическом греческом роде (С. Р. Thiede, Ein Fisch fir den rumischen Kaiser. Juden, Griechen, Rumer: Die Welt des Jesus Christus, «Bastei Labbe Taschenbbcher» 64173, Munchen, 2000, S. 76–77); с этим едва ли есть какая-либо возможность согласиться. С другой стороны, сама по себе идея закругляющего, стилистически маркированного завершения текста чужда Новому Завету, как она была чужда ветхозаветной традиции. Как бы то ни было, последующие стихи канонического текста (16:9–20) по многим причинам не могут считаться принадлежащими к первоначальному составу Евангелия; слишком непохожи их язык и стилистика на то, что мы находим у Мк, да и чисто интонационно они ощущается как нечто прибавленное, приписанное (впечатление, которое сказалось даже в старой легенде, согласно которой они были дописаны Марком уже в Александрии). Одинокие попытки (напр., М. van der Valk, Observations on Mark 16, 9–20 in Relation to St. Mark's Gospel, «Humanitas», №№ 6–7, 1958, pp. 52–95) доказывать обратное слишком малоубедительны. Разумеется, богословского значения для оценки канонического авторитета последующего текста подобные соображения не имеют и не могут иметь; текст входит в канон не в силу своей принадлежности тому или иному автору, но в силу правомочного решения принявшей его Вселенской Церкви, в силу его, как говорят, «рецепции» Народом Божьим. По этой же причине вопрос о личном авторстве Марка для всего Евангелия не должен рассматриваться верующим как вопрос веры; если мы находим это авторство совершенно правдоподобным, то по соображениям иного порядка. — Заключительная часть общепринятого текста Мк выглядит как сокращенный обзор рассказов о явлениях Воскресшего в других Евангелиях: 16:9–11 (явление Марии Магдалине) напоминает Ио 20:11–18; 16:12–13 (явление на пути в Эммаус) — Лк 24:13–35; 16:14–18 (т. н. великое поручение апостолам) — Мт 28:16–20 и Лк 24:36–49.

16:17–18 Именем Моим […] на больных будут возлагать руки, и те будут в добром здравии. Один раввинический текст сообщает следующий эпизод: рабби Элеазар бен Дама, племянник знаменитого рабби {стр. 304} Ишмаэля, был укушен змеей, и некий Иаков из Кефар-Сама предложил исцелить его возложением рук во имя Иисуса, — однако Ишмаэль решительно запретил это (Tosefta Chul. 2, 22–23). Кстати, в этом сюжете мы еще раз сталкиваемся с традиционно-еврейским представлением об Иисусе (Иешу га-Ноцри), прежде всего другого именно как о (сомнительном) чудотворце (ср. выше к 1:27 и к 3:22).

Примечания

1. Евангелист сохраняет арамейское слово, означающее богатство; этимологически оно связано с понятием надежности, верности, доверия (и поэтому, как мы сказали бы, обеспеченности). Но кто доверяет маммоне, отделяет себя самого от доверия Бога и участия людей.