— Вселенная Лапласа точна и совершенна, как хорошие часы. Говоря о часах, не стоит называть часовщиков, тем более что мы о них ничего не знаем.
Наполеон повернулся к говорящему и посмотрел на него пристально, как будто хотел просверлить насквозь это лицо, некрасивое, широкое, обезображенное приплюснутым носом, но маленькие глазки на мясистом лице бестрепетно встретили его взор.
— А, мсье Монж! Я знал, что вам не смолчать, если разговор зашел о религии. Итак, мсье Монж, вы полагаете, что о часовщике упоминать не стоит. К сожалению, я уверен, что многие ваши студенты в Политехнической школе согласились бы со своим любимым учителем.
Он отвернулся от создателя начертательной геометрии и отрывисто заговорил, обращаясь ко всем:
— Как глава великой империи, господа, я желаю, чтобы тот, кто пользуется моей дружбой и уважением, раз и навсегда отбросил былые атеистические взгляды, которые, как мне кажется, не все еще забыли. Времена революции прошли.
Заложив одну руку за спину, другую — под свой белый жилет, слегка почесываясь, он наставлял слушателей:
— Я вновь вернул — если не духовенство, то
Не дожидаясь ответа, не глядя, какое впечатление произвели его слова, он круто повернулся на каблуках и отошел, высокомерно поучая других гостей и выслушивая их льстивые речи.
Лагранж, Лаплас, Монж. Старики. Имена тех, кому предстояло заложить основы новой математики, были еще неизвестны во Франции: имена Огюстена Луи Коши и Эвариста Галуа.
На атлантическом побережье возводились укрепления против возможной высадки английского десанта. Порты оборудовались под базы для переброски частей в Англию, захватить которую было намечено после поражения русского царя. Одним из маленьких винтиков в этой машине обороны был Огюстен Луи Коши, которому в грядущие годы выпало на долю развеять чары Ньютонова наследия и проложить путь к современной математике. В 1811 году двадцатидвухлетний Коши с утра до вечера работал над возведением укреплений в Шербурге, служа императору, которого очень скоро научился ненавидеть и презирать.
Ночи принадлежали ему. Почти каждый вечер Коши писал матери письма, полные любви и нежности. Написав письмо, он обычно брался за книги, лежавшие тут же на его маленьком столике: за «Небесную механику» Лапласа, «Теорию аналитических функций» Лагранжа и «О подражании Христу» Фомы Кемпийского. Он знал, что станет великим математиком. Не он ли был первым по математике в Политехнической школе? Не ему ли предсказывал мсье Лагранж, что настанет день, когда он превзойдет величайших из современных математиков? Он не обманет надежд Лагранжа. Он пересмотрит самые основы науки. Он упростит методы доказательств и рассуждений, сделает их ясными и убедительными.
В Шербурге Коши написал свой первый труд, посвященный проблеме сооружения каменных мостов. Рукопись исчезла в кармане секретаря академии и погибла для потомства, потому что копии у Коши не было. Таким образом, еще молодым человеком Коши узнал, что, когда научные труды исчезают бесследно, чтобы никогда уже не появиться вновь, это вполне соответствует законам природы. Но Коши верил в бога и в самого себя.
От каменных мостов он перешел к математике и через несколько лет стал величайшим математиком во Франции и после Гаусса в мире.
Мы еще встретимся с Коши. Мы увидим, как тесно была связана его жизнь с жизнью королей Бурбонов: Людовика XVIII и Карла X.
В истории полностью сохранились сведения о том, как в 1811 году родился король римский, как он превратился в герцога Рейхштадтского; о ненависти, страхе, интригах королей вокруг него; о его пути к могиле.
История Эвариста Галуа — история его ненависти к королю, его пути к смерти и славе — сохранилась лишь в обрывках, бессвязных, неполных и противоречивых.
В 1812 году знаменитый 29-й бюллетень Наполеона принес парижанам весть о том, что их великая армия уничтожена если не русскими солдатами, то русским морозом. Так изумленные, негодующие французы расстались с убеждением, что император непобедим.
Поток русских, австрийских, прусских солдат хлынул в Европу и двинулся к Эльбе, к Рейну, затем к Сене, затопив по пути империю Наполеона, чтобы возродить власть прежних королей.
В 1813 году, в возрасте семидесяти семи лет, умер Лагранж. Трудно представить себе, чтобы Наполеон, видевший тысячи смертей, стал в эти мрачные дни оплакивать смерть одного кроткого старика.
Однако если верить герцогине д'Абрантес, император был «глубоко потрясен». Ему приписывают такие слова: «Я не могу совладать с горем. Не могу объяснить себе, почему смерть Лагранжа навеяла на меня такую грусть. Мое горе кажется мне неким предзнаменованием».