Эвелина и ее друзья

- Его заслуга будет небольшая, - сказал я. - Прощать тебе нечего. В конце концов, ничего дурного ты не делала - ты вредила прежде всего самой себе.

Она смотрела на меня невидящими, остановившимися глазами. Я взглянул на нее и сказал:

- С тобой происходит что-то странное, Эвелина.

- Ты это наконец заметил?

Она встала с кресла, подошла ко мне и поцеловала меня в лоб.

Мервиль позвонил мне из Рима. Это было в десять часов вечера, через две недели после телефонного вызова из Мексики.

- Ты приближаешься, - сказал я, - когда ты будешь в Париже?

- Встретимся послезавтра вечером у тебя, хорошо? Он явился в назначенное время. Я заметил сразу же, что он находился в состоянии, далеком от безудержного восторга.

- Ну, рассказывай, - сказал я, когда он сел.

- Это не так просто, - сказал он. - В одном я уверен: никогда в моей жизни до сих пор не было ни таких серьезных проблем, ни такой ответственности за то, что происходит или может произойти. Мне предстоит множество трудностей. Что такое эти трудности, я постараюсь тебе объяснить. Начнем с того, что Лу была против моего прихода к тебе. У меня такое впечатление, что она тебя боится.

- Боится? - сказал я. - Мне кажется, что это на нее не похоже. Она просто питает ко мне антипатию. Как ты реагировал на то, что она не хотела, чтобы мы с тобой встретились?

- Я постарался убедить ее в том, что есть вещи, которых она изменить не может.

- Неужели это было трудно понять?

- Ты не отдаешь себе отчета во всем этом, ты не знаешь, что такое Лу.

- Да, конечно, но все-таки объяснить такую простую вещь, - на это достаточно пяти минут. Тем более что она производит впечатление женщины неглупой.

- Дело не в этом. Она жила до сих пор в мире, о котором мы не имеем представления, где опасность ждет тебя на каждом шагу, где никому нельзя доверять и где главное значение имеют угрозы или шантаж. Ты понимаешь? И тот, кто сильнее, у кого есть власть, может позволить себе все, потому что другие его боятся. Нечто вроде этого - почти бессознательно, если хочешь определяет отношения между мужчиной и женщиной. Один из двух всегда, как она, вероятно, думает, сильнее другого и тому или той, кто слабее, остается только подчиняться. И вот у нее, по-видимому, создалось впечатление, что у нее надо мной есть какая-то власть. Вместе с тем она сделает для меня все и ни перед чем не остановится. Она мне сказала, что такое чувство она испытывает первый раз в жизни.

- Эту фразу, я думаю, ты слышал много раз, - сказал я. - В этом смысле Лу ничем не отличается от других женщин, как мне кажется.

- Фраза, может быть, такая же, - сказал Мервиль, - но психология другая. Все это надо переделывать и перестраивать. Ты знаешь, чем кончился разговор о тебе? Она сказала, что если я не хочу принимать во внимание ее желания, то она не видит, зачем она должна оставаться со мной.

- И что ты на это ответил?

- Я ей сказал, что она совершенно свободна поступать так, как она находит нужным, и что я не считаю себя вправе ее удерживать. Она вышла из комнаты и хлопнула дверью. Но через полчаса вернулась, и на ее глазах были слезы.

- Все это очень дурной вкус, - сказал я, - ты не находишь? Извини меня за откровенность.

- Да, конечно, но это серьезнее. Она сказала, что понимает, что я не такой, как другие. Ты заметишь, что это тоже не ново, и будешь прав, но у нее все приобретает особый характер, - и что я могу ставить ей свои условия, - опять-таки, понятие о власти. Я повторил, что она совершенно свободна и что ей нечего бояться какого бы то ни было принуждения. Я добавил, что у меня есть несколько старых друзей, которыми я не пожертвую ни для кого, и что если она это считает неприемлемым, то я даю ей право и возможность распоряжаться своей свободой.

- До сих пор ты никогда так с женщинами не говорил.

Мервиль встал с кресла и сделал несколько шагов по комнате. Потом он остановился и сказал:

- Ты знаешь, я думаю, что я очень изменился за последнее время. И я думаю, что когда ты мне говорил, что я вел себя как кретин, ты был прав.

- Я никогда этого не говорил, - сказал я, - не клевещи на меня. Я считаю тебя неисправимым романтиком. Я считаю, кроме того, что ты никогда не хотел отказаться от своих иллюзий и измерить то расстояние, которое их отделяло от действительности.

- Есть еще одно, - сказал он. - Я имею в виду то, что происходит сейчас. До сих пор все, кого я знал, принадлежали приблизительно к одному и тому же кругу людей. Хорош он или плох, это другое дело. Но с ними у меня был общий язык.

- Во многих случаях не было, милый друг. Вспомни, как ты излагал Анне свои соображения по поводу Гегеля и Лейбница в то время, как она с трудом могла усвоить таблицу умножения.

- Да, да, - нетерпеливо сказал он. - Но в области этических понятий ей ничего не нужно было объяснять.

- В этом я с тобой согласен. Не нужно было потому, что она все равно ничего не поняла бы.