Пока Эдик с Туркевичем искали новый проход, мы с Шопиным ушли снимать старый путь. Володя спускался вниз, выкручивая крючья, высвобождая лестницы. Я страховал, стоя у разломанного серака, и вдруг услышал, как лед ритмично «задышал». В самый раз было молиться. Потом понял, что это резонируют шаги Балыбердина, спускающегося на кошках к нам. Через 2 часа новый путь был проложен, и группа Мысловского ушла вниз, а мы с Мишкой — наверх. «Занимаетесь не своим делом» — будет потом оценка действий нашей группы. Кто прав, кто не прав? Это сейчас понятно и просто. Оглядываясь назад, видишь, как было все на самом деле и что стояло за тем или иным решением, за тем или иным распоряжением. Связь между двумя мирами, верхом и низом, шла только через радио. Скупая информация без всяких эмоций: «Поставили лагерь… Обработали пять веревок… Сделали ходку с грузом…»
Вся информация превращается в отметки на планах и графиках нашего начальника, руководителя экспедиции Евгения Игоревича Тамма, человека, который жил раздвоенной жизнью. Физически он — в базовом лагере, в нижнем измерении; мыслями, думами — всегда там, наверху. И жил там он постоянно и без выходных дней, но жил своим особым миром, не похожим ни на один, потому что мир этот построен только со слов радиосвязи, где все сглаживается, где «все нормально», даже если не все нормально, но еще не сказывается на общем ходе экспедиции, и спускающиеся вниз тоже не расписывают, как там было. И только сейчас, после экспедиции, выясняются все подробности. Стоим с Шопиным на балконе гостиницы, он рассказывает:
— Я вернулся к палатке, чтобы переодеться, расстегнул вход… Когда я очнулся (видимо, заснул), вижу, что лежу наполовину в палатке, ноги наружу (палатка лагеря II стояла на маленьком узком скальном гребешке). Залез, снял ботинки, опять отключился. Не знаю, сколько пролежал, затем оделся и пошел наверх к ребятам.
Да и зачем эмоции? На эмоциях эту гору не пройдешь. План, графики и работоспособные люди. Вот что нужно, а недопонимание и даже обиды — они неизбежны. Но, видимо, большие задачи делают людей большими. Никто не опустился до выяснения отношений — тогда. Важно было отработать и выполнить, что тебе поручено. Вот показались палатки промежуточного лагеря. Впереди белая равнина Западного цирка. Идут облака, закрывая временами солнце, как будто закрывается и открывается дверца гигантской печи. То жаром обдаст, то опять холод. Подходим к оранжевому «Кемпингу» — нашему складу. Там на кислородных баллонах кипит на примусе чай.
— Посмотрели бы кислородчики, как мы используем баллоны, — рассуждает Сережа Бершов. — Им бы плохо стало.
Пемба с Фурбой убегают вниз. Спешат, пока ледник еще не прогрет солнцем. Добираем по грузам то, что необходимо для верха. Надо не забыть стойки для палатки, а то почему-то у Мысловского наверху оказались не те стойки. Ох, и высказался он тогда на связи, даже его знаменитая выдержка подвела… Его можно понять. Из-за этого двойке пришлось уйти вниз из лагеря II. Собираем разбросанный груз, стаскиваем в палатку. Все-таки за шерпами нужен глаз да глаз. Чисто как дети. Принесли. Где сбросили, там и оставили. Вскрыли рационы, съели что повкуснее, остальное — в сторону. Возмущаться и совестить бесполезно — просто не поймут. Один выход: учитывать эту их особенность и стараться самим следить за порядком. Надо понимать, что они просто на работе. Конечно, в своих экспедициях, в своих горах мы привыкли полагаться только на самих себя, и, если есть возможность что-то еще сделать, каждый делает, не ожидая распоряжения.
Интересна была первая встреча с шерпами. В аэропорту подвозят на тележках баулы и ящики. Рядом стоят ребята — шерпы, которым с нами работать. Они направляются к тележкам, естественно, бросаемся и мы. Ребята смущенно и вежливо уступают нам дорогу. Получается — мы таскаем, они смотрят. Подходит Сурский, секретарь нашего посольства:
— Ребята, они же специалисты своего дела. Не одна экспедиция за плечами. Сделают все не хуже вас.
Останавливаемся. Действительно, работа у них в руках закипела. С улыбочками, шуточками бегают, кидают наши баулы. Через несколько минут машина загружена. У сирдара Пембы Норбу это 25-я экспедиция, у повара Анга Норбу — 11-я. Кормил он французов и итальянцев, японцев и англичан. Поэтому наши пожелания по питанию схватывал на лету, много объяснять не требовалось. Но вот наша гречневая каша поставила его в тупик. Долго смотрел.
— Что это?