Эверест-82

Разговор, выдержки из которого я привожу, был, вероятно, для Тамма и Ильинского самым нелегким и самым длинным. Приехав в Непал и узнав о драматической этой ситуации и о тех событиях, которые ей предшествовали, я составил себе целую картину событий, населив ее живыми — людьми, и стал искать подтверждение своей версии. Так бывает в жизни. Недостаток информации подвигает на особенную активность фантазию. Домыслив мотивы» и действия и выстроив их в законченный, как тебе кажется, ряд, начинаешь искать аргументы в пользу оправдания сконструированных тобой событий и обстоятельств и, конечно же, находишь. Потому что химически чистых жизненных коллизий не бывает. Как и пустота, которую «не терпит природа», так же и «чистота» — вещь для природы Земли (а кто выше и мудрее ее?) немыслимая. Все в соединениях, в смесях, в растворах. Если лежит на земле кусок чистого железа, значит, он в качестве метеорита упал с неба. Если встретился вам «идеальный муж», значит, это пьеса Оскара Уайльда. Все остальные идеальные мужчины, женщины, дети и отношения между ними — плод скверного литературного старания.

Если мы договорились об этом, пусть с оговорками, то можно договориться, что при определенном пристрастии одному и тому же событию можно дать разные толкования и найти немало свидетельств правомерности обоих этих толкований. Единожды нарисовав себе схему, можно рабски следовать своему детищу, обрекая себя на ошибку, а неверно оцененного человека — на страдания. Такую схему поведения Ильинского я придумал в Катманду и долго подбирал подходящие, как мне казалось, факты, подтверждающие ее верность. Из предварительных разговоров с руководителями, тренерами, восходителями я узнал, что Ильинский поздно акклиматизировался и медленно входил в форму. Пожалуй, они с Чепчевым в своем последнем, майском, выходе труднее других преодолевали участок пути от третьего до четвертого лагеря и дольше других собирались к выходам…

То, что они в роковое утро 8 мая, когда Валиев с Хрищатым без кислорода брели по гребню, не вышли навстречу в шесть, семь и восемь (хотя восемь — время чрезвычайно позднее для невынужденного восхождения, все дневные группы к шести тридцати уже покидали палатки), свидетельствовало о том, что Ильинский с Чепчевым, по-видимому, не чувствовали утром себя настолько хорошо физически, чтобы осуществить желание быстро позавтракать, одеться и выйти… Они двигались медленнее, чем им казалось. Возможно, думал я, строя на этих фактах свое фантастическое предположение, Ильинский в глубине души опасался похода к вершине, не чувствовал абсолютной уверенности в успехе и потому, думал я тогда, не владея достаточным количеством фактов, подсознательно ждал от Тамма запрещения выхода к вершине: Сам он был не в состоянии принять такое чудовищное решение. Тамм, казалось мне, помог Эрику своим запретом, он снял с души Ильинского груз предстоящего решения и поселил в нее обиду на руководство экспедицией, обиду, облегчающую силу страдания…

Это была драматическая и красивая схема. Я ее демонстрировал альпинистам как нечто изготовленное своими руками и необыкновенно гордился открытием, но они сомнительно качали головой — вряд ли!

Потом я говорил с Таммом, который сам мучился оттого, что лишил Ильинского с Чепчевым вершины. С Овчинниковым, обладающим обостренным чувством справедливости и трезво оценивающим сложные переплетения альпинистских судеб, который просто заметил, что приведенные рассуждения могут возникнуть у человека, сидящего «в теплой комнате на уровне моря, а не в тех условиях». С доктором Светом Петровичем, видящим людей и события как бы со своей — медицинской стороны. Я прослушал внимательно записи переговоров пятого лагеря с базой, прочитал дневники альпинистов из разных групп и пришел к выводу, что моя схема, скелет событий не обрастает мясом. А Ильинский действительно хотел идти к вершине, и подробное описание уговоров в разговорах с Таммом я привожу нарочно, чтобы лишить вас возможности повторить мою ошибку.

Смогли бы Ильинский с Чепчевым, выйдя в тяжкий путь поздно, после прихода Валиева с Хрищатым, достичь без приключений вершины и спуститься вниз — не знает никто. Кроме алма-атинской четверки почти все участники экспедиции считали, что решение Тамма было правомерно. Тренерский совет, решения которого с надеждой ждал Ильинский, единогласно поддержал Тамма.

Значит, мы сейчас обсуждали ситуацию, — сказал Тамм, — не простая она для нас — ситуация…

Мы пришли к выводу, что поскольку двойку надо сопровождать, то это должны делать вы, до самого низа. И спускаться надо в четверке… а Хомутову подниматься, выполнять свою программу. Как понял?

Понял, понял. Значит, это решение тренерского совета?

— Да!

Хомутов, Пучков, Голодов шли из третьего лагеря вверх, а Ильинский с Чепчевым собирали вещи, чтобы сопровождать вниз Валиева и Хрищатого.

Ильинский исчерпал все аргументы в пользу восхождения. Вершина уходила от него навсегда. Он не дошел до цели всего 348 метров…