Эверест, юго-западная стена

Я специально не дошёл до треноги, чтобы заснять девственный снег и подход Эдика. Однако не успел я настроить камеру, как Эдик, несмотря на мои просьбы, не останавливаясь и почти наступая на меня, прошёл к треноге и плюхнулся рядом, испортив мне весь сюжет. Пришлось снимать так, как есть. Облака к этому времени поднялись настолько высоко, что окрестных вершин совсем не было видно. Иногда просвечивала Лхоцзе. На севере — необозримые коричневые пространства Тибета, на юге — сплошная облачность. Два плана снял Эдик. Потом фотографировали.

Эдуард Мысловский достиг цели. Фото В. Балыбердина.

Безусловно, я был счастлив. Оттого, что зашёл, оттого, что первый. Здесь была и гордость за успех экспедиции, и за славный ленинградский альпинизм, до обидного малочисленно представленный в Гималаях. Рад, что обошёлся-таки без кислорода и до сих пор в хорошем самочувствии и при ясном сознании. Но все эти мысли толпились в глубоких подвалах мозга, подавленные конкретными делами — радиосвязь, кино- и фотосъёмка.

Владимир Балыбердин на вершине Эвереста.

Будь я человеком более эмоциональным, может быть, воздел бы руки к небу, крикнул бы или заплясал. Впрочем, на высоте обычно нет сил для этого. Во всяком случае, посидел бы в задумчивости, прислушиваясь к ощущениям и наслаждаясь счастьем. Но работала стандартная программа — быстро сделать необходимое и вниз. Вниз без оглядки. Кажется, мы даже не поздравили друг друга. Хорошо, что Эдик, думая дальше сегодняшнего дня, остановил меня на спуске:

— Что ты скажешь, когда придёшь домой? Ведь тебя спросят: камень привёз?

Я на лету подхватил эту мысль и накидал в рюкзак несколько килограммов известняка.

Даже на ветру и морозе “Красногорск-2” работал неплохо.

Спуск начали через час — в 15.35.

С вершины. Панорама в сторону Непала.

С вершины. Панорама в сторону Тибета.

Пошёл снег. Мы и без того шли медленно, а когда стало скользко на скалах, вовсе поползли. В 16 часов я понял, что при таком темпе засветло не успеем вернуться на 8500. Сказал об этом Эдику. К моему изумлению, он почему-то заговорил о том, что в ста метрах ниже у нас лежат молоток и крючья.

До сих пор я даже отдалённо не представляю, что он хотел этим сказать. В конце концов я убедил его, что нужно сообщить о положении базе и Иванову. Иванов ответил, что светлого времени ещё достаточно, однако Евгений Игоревич насторожился. Мы оставили их решать этот вопрос и продолжали спуск. Как назло, на первой же крутой стене Эдик забурился на тридцать метров левее маршрута, и я последним никак не мог спуститься по заснеженным скалам. Здесь пришлось оставить рюкзак. Я искренне думал, что завтра быстренько сбегаю за ним. У меня стёрлось ощущение расстояния и сложности маршрута. Однако утром ребята меня разубедили в реальности, да и в необходимости этого шага. Рюкзак спустил Серёжа Ефимов, предварительно на 90 процентов облегчив его геологическую коллекцию. Он же прихватил мои кошки.

Через пару часов, когда уже стемнело, я вышел на связь с базой.

— Володя, двадцать минут назад к вам вышли Бершов и Туркевич с большим количеством продуктов, горячего питья, медикаментов и кислорода.

— Зачем нам лекарства? Мы вроде пока здоровы.

— Не понадобятся — и хорошо. Тебе тоже несут кислород и маску.

— Да мне-то кислорода, наверное, не нужно. Вот попить бы горячего...

— Ничего, ничего. Не нужно так не нужно. На месте решишь.

Евгений Игоревич говорил мягко, без нажима, верный своему правилу — убеждать, а не приказывать и даже не уговаривать. Так говорят с ребёнком, который вдруг начал слегка капризничать. Стараются избежать окрика и плавно подвести к тому, чтобы он сам принял желаемое решение.

Вскоре я связался с Мишей Туркевичем. Далеко внизу, на пологой части гребня, на фоне свежего снега я увидел двойку. В лунном свете мне показалось, что они уже близко.

— Бэл, где вы находитесь, сколько до вас?

— Миша, я думаю, за час вы дойдёте. На самом деле они шли два с половиной часа.

— Бэл, как вы шли?

— Миша, старайтесь держаться правее. Как можно ближе к гребню. За гребень вы всё равно не уйдёте — там стены, а влево по склонам путей много, можем разминуться.

Однако Миша, кажется, не понял и несколько раз переспрашивал. Рация у него висела на груди сверху пуховки и была на постоянном приёме. Естественно, аккумуляторы сели очень быстро.

Так мне на помощь пришла группа, которую я когда-то называл “хилой компанией” и высказывал сомнения в её надёжности.

С одной стороны, сообщение о помощи нас обрадовало, с другой — мы, видимо, совсем расслабились. Пожалуй, и соображал я плохо, так как прошёл мимо собственных кошек, вместо того чтобы надеть их. Очень не хотелось останавливаться и снимать меховые рукавицы на таком морозе. Одна из них была сильно порвана, рука в ней мёрзла, поэтому я постоянно менял рукавицы.