Эверест. Кому и за что мстит гора?

Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ СЛОВНО В НАРКОТИЧЕСКОМ ОПЬЯНЕНИИ, БЕЗ КАКОЙ-ЛИБО СВЯЗИ С ОКРУЖАЮЩИМ МИРОМ И СОВЕРШЕННО ИЗОЛИРОВАННЫМ ОТ ВНЕШНИХ РАЗДРАЖИТЕЛЕЙ. Я ДОЛЖЕН БЫЛ СНОВА И СНОВА НАПОМИНАТЬ СЕБЕ, ЧТО ПО ОБЕ СТОРОНЫ ГРЕБНЯ – ДВУХКИЛОМЕТРОВАЯ ПРОПАСТЬ, ЧТО Я ПОСТАВИЛ НА КАРТУ ВСЕ И МОГУ ПОПЛАТИТЬСЯ ЖИЗНЬЮ ЗА ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ НЕПРАВИЛЬНЫЙ ШАГ.

Через полчаса подъема от Южной вершины я прибыл к подножию ступени Хиллари. Это был самый знаменитый участок на всем маршруте восхождения, с двенадцатиметровой, почти вертикальной скалой и устрашающим на вид оледенением, но, как и любой серьезный альпинист, я очень хотел схватиться за конец веревки и первым взойти на ступень. Впрочем, было совершенно ясно, что Букреев, Бейдлман и Харрис испытывают точно такие же чувства, и с моей стороны было наивно надеяться, что они позволят клиенту выйти вперед, взять веревку и укрепить ее для восхождения на ступени.

В конце концов честь подниматься первым на этом участке досталась Букрееву – как старшему проводнику и единственному среди нас, кто уже побывал на Эвересте. Он мастерски справился с этой задачей, в то время как Бейдлман стоял внизу и травил ему веревку.

Однако все шло очень медленно, и пока Букреев осторожно взбирался по гребню ступени, я нервно посматривал на часы и размышлял, когда у меня закончится кислород. Мой первый баллон иссяк на Балконе в 7 утра, и хватило его приблизительно на семь часов. Исходя из этого, я еще на Южной вершине рассчитал, что мой второй баллон закончится около 14.00. Ранее я самонадеянно предполагал, что кислорода мне хватит, чтобы подняться на пик Эвереста и вернуться назад к Южной вершине, где я мог взять третий кислородный баллон. Но сейчас уже было больше 13 часов, и меня начали одолевать серьезные сомнения.

Наверху ступени я поделился этими соображениями с Бейдлманом и спросил, не будет ли он возражать, если я двинусь вперед к вершине и не буду останавливаться, чтобы помочь ему натянуть последний моток веревки вдоль гребня.

– Давай иди, – милостиво разрешил он. – Я разберусь с веревкой сам.

Когда я медленно и с огромным трудом проделывал несколько последних шагов к вершине, у меня было ощущение, что я нахожусь под водой и время замедлилось раза в четыре.

Я оказался наверху небольшого ледяного пятачка, украшенного выброшенным кислородным баллоном и гнутым алюминиевым шестом для топографической съемки. Ленточки священных буддистских флажков яростно хлопали на ветру. Подниматься выше было уже некуда. Далеко внизу, ниже склона, которого я никогда раньше не видел, простиралось до самого горизонта Тибетское плато – необозримое пространство коричневого цвета земли.

Можно предположить, что покорение вершины Эвереста будет сопровождаться волной эйфории. Все-таки наперекор всем стихиям и мучениям я добился того, о чем мечтал с детских лет.

НА САМОМ ЖЕ ДЕЛЕ ВЫЙТИ НА ВЕРШИНУ – ЗНАЧИТ ПРОЙТИ ТОЛЬКО ПОЛОВИНУ ПУТИ. РАДОСТЬ, КОТОРУЮ Я МОГ БЫ ИСПЫТЫВАТЬ, МЕРКЛА ПЕРЕД НЕИЗБЕЖНЫМ ПОНИМАНИЕМ, ЧТО МЕНЯ ЖДЕТ ДЛИННЫЙ И ПОЛНЫЙ ОПАСНОСТЕЙ СПУСК.

Глава 14. Вершина 10 мая 1996 года, 13:12. 8848 метров

Не только во время подъема, но и при спуске моя сила воли притупляется. Чем дольше я поднимаюсь, тем менее важной кажется мне цель, тем более безразличным я становлюсь по отношению к самому себе. Внимание рассеивается, память ослабевает. Моя психическая усталость становится сильнее усталости физической. Та к приятно сесть и ничего не делать, но это очень опасно. Смерть от изнеможения похожа на смерть от обморожения – и обе являются приятными.

Райнхольд Месснер «Хрустальный горизонт»