Эверест

Идти было тяжело. Келли дышал через силу, чувствуя, как что-то клокочет в легких, что-то хрипит, и он знал, что подобный симптом может привести к отеку, если это уже не отек, но идти оставалось чуть-чуть, отдых приведет все в порядок, тем более, они немного спустятся, метров на двадцать, пересекут черту смерти, вернутся в мир живых. А может, он заблуждается, может, отек тут ни при чем, может, это просто легкое недомогание, связанное с усталостью, нервным и физическим напряжением, потому что гора – это не игрушки, здесь ты отдаешь себя по частям, но полностью – от первой до последней клетки. Келли любил искусственно вызывать в себе страх смерти, лежа вечером в постели, он думал: «Я умру, представь себе, Джон, ты умрешь, ты не будешь думать, дышать, перед тобой не будет больше ничего: ни утреннего зеркала, ни велосипедной дорожки, ни тихих лондонских пригородов, ничего больше. Ты будешь пустота, ты будешь тишина, ты будешь ничто, тебя не будет, Джон». И когда страх достигал своего апогея, Келли пробирала сладкая дрожь, чем-то напоминающая оргазм, но более емкая, более всеохватывающая, колющая в сердце острой-преострой иглой. Стоило немалых усилий отогнать от себя это неприятное и божественное одновременно чувство, чтобы спокойно заснуть, но результат – как промежуточный, так и окончательный, – безусловно, стоил затраченных усилий. При этом в Келли присутствовала и прагматичная сторона, которая подсказывала ему: когда, дружок, ты окажешься перед реальной опасностью и твой страх станет самым что ни на есть настоящим, вот тогда ты и поймешь всю глубину своей глупости. Келли говорил это себе, но продолжал думать о смерти, которой не было.

Теперь, на бесконечной высоте, вдыхая ненастоящий, закачанный в баллоны кислород, Келли впервые в жизни ощутил близость старухи. Он чувствовал, что Матильда идет за ним, и шерпы тоже, Пемба и Ками, и это успокаивало его – так в детстве он не боялся спать в одной комнате с подкроватными монстрами, если где-то рядом была его бабушка. Бабушка казалась непробиваемым щитом, стальным японским роботом с ядерными пушками в плечах, все бесконечные чудовища, прячущиеся в комнате Джона, при виде ее (и даже при осознании ее существования в соседней комнате), сжимались в инфузории и носа не казали из своих теневых убежищ. Но однажды, будучи уже довольно взрослым мальчиком, лет девяти или десяти, Келли понял, что бабушка – старенькая и слабая и что никакого сопротивления не то что монстрам, но даже элементарному квартирному вору оказать не сможет. Это был переломный момент: Келли сжал зубы, отключил монстров – и стал спать с выключенным светом, один, без чудищ и прочих неприятных визитеров. Отсутствие поддержки мобилизовало его организм, расслабленность пропала, характер стал пружиной, и с тех пор Келли почти ничего не боялся, кроме разве что смерти, – но это был сладостный страх. Теперь, ощущая за спиной поддержку, он поймал себя на мысли, что чувствует себя ровно как шестилетний малыш, верящий в безграничные силы бабушки. Сердце Келли ошибочно подсказывало ему: не волнуйся, даже если ты свалишься без сил, если будешь замерзать в тишине и пустоте, тебя спасут, их же трое, они вытащат тебя, выходят, вернут к подножию, а там и доктора подоспеют. Но все это было ложью, генерируемой для самого себя. Другое дело, что здесь, когда смерть витала в воздухе, он не хотел, сознательно не хотел включать разум и понимать, что никто его не спасет, что двое измученных шерпов и хрупкая девушка не смогут дотащить его обездвиженное тело вниз, что в лучшем случае они оставят его и спустятся вниз за подмогой, а он в это время уснет, чтобы никогда уже не проснуться.

Все эти факторы, все эти обрывки мыслей, проносившиеся в опустошенной холодом и истощением голове Келли, заставляли его идти дальше, не останавливаясь, не обращая внимания на слабость, на шум в ушах, на клокотание в горле, на ухудшающееся с каждым часом зрение. Он шел вперед, потому что оставалось совсем немного, а это «немного» могло привести его к величайшему открытию в истории альпинизма. По крайней мере величайшему для двадцать первого века, когда почти все горы – за редким исключением – уже исследованы.