Everything I am

— Он тоже тебя любит, — говорю я ласково, стараясь не стискивать зубы и не зажмуриваться. Хоть один из нас должен сохранять спокойствие.

— Нет… если бы любил… он бы так не поступил… сказал, я бесчувственная… а я не могу больше… не могу… — ей не хватает воздуха, она, по-моему, вот-вот лишится чувств. Я вспоминаю про успокоительное и думаю о том, взяла ли она его с собой. А еще, пожалуй, стоит дойти до больничного крыла.

Меня снова молча трогают за плечо, и я раздраженно оборачиваюсь, чтобы послать незваного утешителя подальше. Уже открываю рот — и слова застревают в горле, потому что это Рон. Губы плотно сжаты, к ним приложен палец, глаза смотрят мимо меня на Гермиону — но когда я поворачиваюсь, он встречает мой взгляд. «Что?» — молча поднимаю я брови. Он кивает на Гермиону и молча раскрывает руки. Я секунду колеблюсь, потом киваю. Лучше, если они помирятся. И лучше, если при этом не будет третьего лишнего.

Я осторожно расцепляю переплетенные за моей шеей пальцы, отодвигаюсь — всего мгновение, и Рон занимает мое место, и Гермиона вскидывает голову, словно не веря, кто перед ней. Заплаканные глаза не карие, а почти желтые, веки опухли — и Рон не раздумывая прижимается к ним губами.

— Я люблю тебя, — говорит он потом.

— Рон… — шепчет Гермиона, — ты откуда?

— Прости меня, — отвечает он, — простите…

Может быть, мне показалось, что последнее слово прозвучало во множественном числе. Они крепко обнимаются, и я пячусь, пока не дохожу до поворота коридора. И только здесь позволяю себе разжать до боли сжатые кулаки.

Я хочу в Гриффиндорскую башню. В свою комнату. На свою постель. Задернуть полог — и упасть на кровать, ни о чем не думая, ни на чем не сосредоточиваясь.

И так я и делаю.

Я долго лежу ничком, стискивая подушку, и последнее, что вспоминается мне перед сном, это севший от слез голос Гермионы, обращенный к Рону, и его собственный, сиплый от искренности. «Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю…»

Этот глагол долго звучит в моей памяти, и я проваливаюсь в сон, все еще слыша его. Сам не знаю, почему мне горько.

Глава 33. Выпад Невилла.

Северный ветер нагнал туч, и над Хогвартсом сомкнулась плотная, непроницаемая для солнца пелена. Очень подходяще для моего сегодняшнего настроения. Я отвратительно спал, и если бы не был уверен, что очищение сознания перед сном действует, наверное, беспокоился бы больше.

Если не считать того, что в голове бесконечно крутилось вчерашнее признание Рона в любви, мне удалось освободить рассудок от мыслей. И проснуться с бухающим сердцем, не понимая, где находишься, было очень неприятно. Я распахнул глаза, хватая губами воздух, разбуженный собственным криком, и не смог вспомнить никаких деталей кошмара. Только — снова — смутное воспоминание об обилии красного цвета, от которого к горлу подступила горечь. Было пять утра, и до семи я кое-как продремал, каждые несколько минут поднимая тяжелые ресницы.

Наверное, глаза теперь больные.

Я выхожу из-за полога и автоматически киваю Невиллу и Дину. Рон стоит около двери, уже полностью одетый, и смотрит в мою сторону. Я не отвечаю на взгляд. Между нами ничего не изменилось.

Симус привычно глядит сквозь меня, я тоже его игнорирую. Кажется, еще немного — и я вполне смогу обходиться вообще без разговоров в этой комнате. Дин будет только рад, а Невилл… он, наверное, поймет. Все лучше, чем пытаться приклеить на лицо вымученную улыбку, чтобы не нарваться на рассуждения о моем скверном характере.

Вздохнув, я прохожу к столу, складываю в сумку учебники, проверяю, все ли взял, и иду к двери. Невилл говорит в спину:

— Гарри, меня подождешь?

— Подожду, — киваю я, не оборачиваясь. Не хочется подражать Рону и делать вид, что в упор его не замечаю. Я рад, что они все же помирились с Гермионой. Даже если больше мы не перемолвимся ни словом, все равно я рад за них. А Рон, похоже, сегодня задался целью просверлить во мне взглядом дырку.

— Идем, — чуть запыхавшись, Невилл открывает дверь, и мы выходим. История магии, Трансфигурация, Высшие Зелья. Что творится в этом году с нашим расписанием? Оно лишилось всякого намека на стабильность. Снейп и МакГонагалл — единственные, кто сохранил прежнюю очередность своих занятий. Все остальные ставят уроки в случайном порядке. Конечно, я понимаю, что это из-за факультативов, но узнавать расписание за день никому не понравилось, хоть теперь мы и привыкли. Готовиться приходится даже по ночам.

Завтрак по-английски — так гордо именуется овсянка с зеленью. Говорят, так начинает день маггловская королева. Полезно для здоровья и все такое прочее. Гадость ужасная. Я ковыряюсь в ней ложкой и решаю, что лучшим выходом будет все же потерпеть и по-человечески пообедать. Отодвигаю тарелку и мимоходом скольжу взглядом по столам, задерживаясь на преподавательском.

Как Снейп это ест? Наверное, ему тоже не нравится овсянка. Неудивительно, что с утра на него лучше вообще не оборачиваться. От такого выражения лица мухи дохнут.