Everything I am

И все равно я запрещаю себе предположить, что Снейп больше никогда и ни за что не снимет с меня баллы. Не снимет, потому что не...

Я не собираюсь довершать эту мысль.

Но порыв, поднявший меня на ноги, уже угас. Я смотрю на громаду шкафа, не делая попытки даже приблизиться к нему, а потом медленно сажусь за ближайший стол и как вчера опускаю голову на руки.

Все вокруг меня погибают.

Я хочу на эту войну. Я хочу остановить череду смертей.

Глаза делаются мучительно сухими и горячими, но слез нет, поэтому я крепко зажмуриваюсь и жду, когда спадет ощущение беспомощности. Остался месяц до экзаменов, а потом вновь будет лето, и на сей раз, что бы ни говорил директор, я не позволю запереть себя на Тисовой улице. Никакая магия крови не спасет меня, лучше уж дом на Гриммаулд Плейс. Там от меня может быть хоть какой-то прок…

Нить мыслей обрывается, и мое сердце пропускает удар. Секунду я сижу замерев, а потом медленно, как во сне, поднимаю голову.

Его не выдали ни скрип двери, ни звук шагов. Сгущающиеся сумерки стерли границы черной мантии, так, что только лицо и кисти рук светлеют на фоне темной классной доски.

Снейп…

Он стоит около стола неподвижно, как изваяние, и мне вдруг кажется, что это всего лишь галлюцинация, что сейчас я моргну — и пойму, что мне показалось. Что я слишком долго просидел здесь один, вспоминая прошлое и безрадостно заглядывая в будущее, и теперь глаза меня обманывают.

Я моргаю и тут же вновь смотрю на него. Он на том же месте, и теперь я замечаю, что стул, стоявший у торца стола, опрокинут и лежит на полу. Должно быть, его падение и вырвало меня из оцепенения.

Снейп не пытается поднять его.

Я сижу и чувствую, что не в силах заговорить, не в силах привлечь внимания к своему присутствию. Молчание наполняет уши, я тону в нем, как в воде — и не могу пошевелиться.

Он вернулся.

Он выжил.

Что-то не так в его позе, приходит внезапно мне в голову. Снейп стоит, оперевшись руками на столешницу — а вернее, вцепившись в нее — и постепенно голова его опускается ниже, а плечи все больше горбятся. Он определенно не знает того, что я здесь, что за ним наблюдают. Он убьет меня за то, что я видел проявленную им слабость…

— Профессор! — я вскакиваю со своего места и иду к нему. Очень быстро, не заботясь о том, как смогу выдержать его взгляд. Самое время упереть ладонь ему в спину, не дать грохнуться на пол и испачкать мантию... Как будто черный — маркий цвет.

Я подбегаю и понимаю, что он не слышал оклика. Наверное, и падения стула не слышал — так должно шуметь у него в ушах.

Раньше мне казалось, что Снейп всегда бледен. Да нет же, он просто белокожий. Настоящую его бледность я вижу только сейчас.

Я успеваю как раз вовремя, чтобы принять его в кольцо рук. Колени зельевара подламываются, и он наверняка лишился бы чувств, если бы не осознал, что находится не в одиночестве. Это удерживает его на краю.

Я решительно дотаскиваю его до кресла и усаживаю, с внезапной четкостью различая, как на виске бьется жилка, как в страдальческом оскале вздернута верхняя губа. Может, зубы у него не самого белого цвета, но идеально ровные. Только вот стиснутые так судорожно, что кажется, он никогда уже их не разомкнет.

А надо бы.

Он с трудом фокусирует на мне взгляд непривычно огромных глаз. Они мученически расширены, но Снейп не жалуется. Мне вдруг хочется, чтобы он хотя бы застонал. Я смотрю на него и машинально беру за руку. Холодная и влажная кисть безвольно лежит в ладонях, и я глажу ее — растерянно, потому что не представляю, что делать дальше. Хорошо бы отыскать нашатырный спирт, дать ему понюхать. Я не уверен, что смогу дотащить его до его комнат, если он все-таки потеряет сознание.

Можно позвать кого-нибудь, но я категорически не желаю оставлять его одного. Как будто опасаюсь, что он опять исчезнет.

Пальцы, которые я машинально сжал, вздрагивают, и Снейп высвобождает их. До меня доходит, что пока я пялился на него, позволяя прочесть по лицу всю гамму обуревающих меня чувств — от жалости до радости, что он жив — он шевелил губами, пытаясь что-то сказать. Теперь ему наконец это удается.

Его голос почти беззвучен, так что мне приходится наклониться:

— Что?

— Поттер… что вы здесь… делаете?

Кажется, даже на пороге смерти он будет разговаривать со мной высокомерным тоном. Моя шея еще помнит прикосновение его волос, он уронил голову мне на плечо, пока я волок его к креслу — а он уже смотрит на меня, как на неприятное насекомое. Ладно. Подумаю об этом позже.

Я не отвечаю на его вопрос и задаю собственный.

— Что я могу сделать? — спрашиваю я. Он кривится и несколько секунд собирается с силами, чтобы ответить:

— Лучшим будет … если вы исчезнете отсюда… прямо сейчас.

— Не подходит, — отвечаю я, не сводя с него взгляда, — что вы искали? Какое-то лекарство? Я найду, скажите, где.

— Поттер… убирайтесь… позовите директора…

— Позже, — отвечаю я тоном, не терпящим возражений, — чем можно помочь сейчас? Что с вами?

Он не отвечает, чуть заметно пожимая плечами. А потом закрывает глаза, шепча:

— Уходите… Только не вы…