Евгений, Джек, Женечка (СИ)

Одно слово. Абсолютно нейтральное. Было б таковым, если бы в памяти одна за другой не всплывали картинки из прошлого, безоблачного, счастливого, полного сладких поцелуев и семечек из разломанного шиповника, прилипших к губам. Но он ведь ничего такого не подумал? Кроме того, что на часах ленинградское время ноль часов ноль минут…

— Приходи завтра на чай.

Сказала грубо, чтобы понял — это не приглашение, а просто жест вежливости.

— Завтра мне пиво понадобится.

— У меня и пиво есть. Правда, только Крыжовицы…

— Только? — руки уже в карманах джинсов. — Хорошо, не Козел.

— Ладно, я пошла.

Дернула рукой с телефоном — пока, пока…

— Я пошла, — повторила для себя.

Для своих ног, которые стояли на месте, вросли в землю, хотели повернуть Землю вспять… Чтобы снова усесться под кустом, набрать полный подол недозрелого шиповника, и есть, есть, есть, пока язык да пальцы не станут чесаться от колких волокон. Мы тогда еще не думали о поцелуях, мы думали только о шиповнике. А сейчас — мы думаем о них? Или не было поцелуя, а был кляп: меня просто попросили не орать. Ночь, суббота, все отдыхают… А ты орешь тут, пьяная дура…

Так и есть. Так и есть. Не полезет он с поцелуями к замужней женщине. А если бы полез, не отпустил бы так скоро.

— Заходи, если что…

Я отвернулась первой и не обернулась, чтобы посмотреть, не обернулся ли он… Все песни спеты — под гитару и под бит собственного сердца. Назад в прошлое, такого не бывает даже в кино, а будущего у меня с ним нет и быть не может. Мы прожили с другими больше, чем были вместе. Питер и Москва — две разные планеты. Я другая. И он? Другой.

Это не Джек. Это Евгений Сомов. Мой Джек давно вырос. Исчез. Растворился в моей памяти, как сейчас тишина в собачьем лае. Берька, убью!

18. Ярослав

К сыну я бежала через нескошенную траву. К сыну! Так я себя успокаивала, отгоняя противную мысль, что снова бегу от Джека и себя самой. Без оглядки. Прыжок, второй, третий — дыхание как пропало, так и не вернулось, но переводить дух некогда. За грозный лай шнауцер схлопотал от Ярослава поводком.

— Ты не понимаешь, что делаешь? — возмутилась я вовсе не из-за собаки, а из-за того, что не удержала себя в узде и показала Джеку товар лицом.

Хотя и пса, получившего по обрубку хвоста, было жаль, но себя все же больше! Для пущей важности я вырвала поводок из рук сына.

— Сама сказала, что поздно! — буркнул Ярослав, смотря на меня исподлобья.

— Нельзя лупить пса… Поводком! — добавила, понимая, что сама иногда замахиваюсь на горластого шнауцера. — И звонить отцу среди ночи, когда ты пообещал мне молчать!

Мне бы самой сейчас помолчать, но слова сами вылетали изо рта, хотя я прекрасно понимала, что они вернуться ко мне рикошетом.

— Я не сказал про тарзанку! — выдал Ярослав громко и обиженно.

— Зато много чего другого, наверное, сказал! Раз он мне позвонил.

— Я не просил его тебе звонить…

— Слушай, Ярослав!

Жаль, на сыне не было ошейника, а то бы я притянула его к ноге, как сейчас Берьку! Как иначе призвать его к ответу… За его действия!

— Сколько раз я тебе говорила, что когда отец в командировке, ты ему не жалуешься, даже если тебя все достало…

— Я не жаловался! — перебил сын.

— Когда звонят в два часа ночи…

— Мама, было одиннадцать! — заорал Ярослав, и Берька теперь залаял на него, а по хвосту получил от меня.

«Заткнись!» — хотелось сказать обоим!

— Ты когда-нибудь да поймешь причинно-следственные связи. Я на это очень надеюсь. Папа далеко, он понятия не имеет, как мы тут живем…

— Так пусть приедет и посмотрит!

— Ты же знаешь, что он не приедет…

— Почему?

В голосе сына вызов. У меня в душе тоже. Нужно собраться и прекратить психовать. И не облизывать губы, будто мимолетный поцелуй мог оставить на них след. Этот нет… А настоящий, похоже, на них зацементировался и не позволял мне столько лет весело улыбаться. Не наигранно. От души, которая б не ныла.

— Потому что папа занят и не любит дачи. Ты его и так скоро увидишь, а пока договоримся не трепать ему нервы. И мне тоже. Тебе нравится, когда я на тебя ору?

— Нет.

— Так не доводи меня…

— Ты все равно орешь. Даже когда я ничего не делаю.

Орали мы оба — к счастью, по реке не побежало эхо. Нашу перепалку перекрыл шум электрички — последней. Еще пару часов и пойдут товарняки… Я уже слушала их, лежа без сна прошлой ночью.

— Это неправда!

— Правда!

Правда у каждого своя — ничего не попишешь.

— Давай жить дружно? — заговорил во мне Кот Леопольд. — Хотя бы этот месяц. Ты слушаешься, и я не ору.

— Ты мной командуешь!

— Я тобой не командую… — говорила я тихо, почти басом. — Ты меня просто не слышишь. Никогда. Поэтому я ору. И вообще-то я чуть больше тебя в жизни разбираюсь. И папу знаю чуть дольше, чем знаешь его ты. И если я прошу ему не звонить, то это лучше для тебя. Иначе отправлю тебя в лагерь, который папа для тебя выберет.

— Ты хочешь от меня избавиться?

И взгляд злой — мой, не Влада…