Я смотрела ему в глаза и видела в них злость. Ту, которая была в них еще до раскрытия всей правды. Нет у него ко мне никакой любви. Все давно перегорело. У него. А у меня… Мне не нужно было слушать маму и выходить за Влада. Ну потрахалась с ним, поставила крест на Джеке, а потом… Нужно было уволиться и начать жить самостоятельно, а не прятаться за спиной Матвеева от своих бесов. Но я спряталась, а теперь… Теперь я выстрелила ему в спину и плюнула в душу за все добро, что он для меня сделал. Влад реально был ну просто идеальным мужем — карабкался в гору ради меня и ради нашей семьи. Правы были бабы в интернете — дура я… Дура, что до сих пор люблю другого. Но этот другой уже не любит меня. И мои дети никогда не полюбят его.
36. Рыжий
— Я не хочу это обсуждать, — сказала я не тихо и не зло.
Ругаться из-за прошлого, которое не поменять, глупо. Мусолить настоящее, в котором черт ногу сломит, опять же чревато руганью. Строить планы на будущее мы ну никак не могли… Так что лучше быстрее разбежаться, как делают нормальные люди, столкнувшись лбами. Это только бараны продолжают топтаться на одноколейном мостике.
— Давай уже вытащим твоего котёнка. Мне нужно домой. Тебе нужно домой. Это только в шестнадцать гуляют до утра.
— Некоторые. Не мы.
— Ты гулял.
— Без тебя.
— Меня мама не пускала.
— А надо было на нее наплевать.
— Ты говорил, что нужно подождать.
— Я был дурак. И теперь за это плачу.
А я, кажется, уже плачу — и одно желание владеет мной: броситься Джеку на грудь и превратить футболку в мокрую тряпку, которой можно протереть окно в будущее, а то сейчас оно такое мутное, что ничего не видать. А если разбить поцелуем, то только порежешься в кровь. Я уже столько настрадалась из-за своей первой любви, что если снова впустить ее в сердце, просто умру…
— А котенок там плачет…
— Может, уже ушел.
— Ты выдумал котёнка? Ну, признайся, честно!
А вот тут можно было бы и прикоснуться к нему — взять за грудки. Но я не двинулась с места. Если только умом! Двинулась…
— Нет… Я действительно хотел уехать до субботы. Время лечит, а сейчас нам обоим очень больно. Я все же надеюсь, что обоим…
— А если бы я приехала в среду, как планировала? И ты бы не застал меня у Юрки, приехал бы?
— Нет, — ответил Джек без заминки. — Больно, сказал же. Зачем нарываться на новую пощечину от судьбы… Я не мог себе даже представить, что на самом деле все вот так… И… Ничего хорошего эти знания мне не дали. Только хуже сделали. Теперь не хочу ехать домой, к матери…
— Я еще не видела свою. И тоже не хочу.
— Но ведь придется…
— И как быть… — это не прозвучало вопросом.
Наверное, подспудно я понимала, что ответа у Джека нет, и сам вопрос даже до риторического не дотягивает.
— Попытаться понять, наверное…
— И простить? — добавила я после паузы.
— Это сложно, но… Попытаться быть взрослыми. Сколько им осталось? И сколько нам? И что мы выиграем, оставшись на острове одни-одинешеньки, но гордые?
Я молчала, медленно опуская взгляд к его пыльным кроссовкам.
— Я вернулся к матери. У меня, кроме нее, никого нет. Что ты мне предлагаешь? Хлопнуть дверью и уйти в никуда?
Я уперлась взглядом в собственные кроссовки.
— Я ничего тебе не предлагаю… Даже напиться, потому что ты за рулем и потому что меня ждут дети… И потом у меня после вчерашнего ужасно болела голова. Я так и не научилась пить.
— И не надо учиться, Ясь. У тебя же все хорошо. Ну… Нет проблем, которые нельзя решить. А на некоторые можно просто забить… Я уверен, что плюсы в твоем браке перевешивают минусы… И разлука — она иногда помогает…
Я усмехнулась — хотела улыбнуться на его наивные слова, да вот не вышло, а вышла ехидная ухмылочка.
— Нам с тобой разлука не особо помогла…
Джек вскинул голову, и мне тоже пришлось поднять глаза.
— Помогла, — проговорил он медленно. — Двадцать лет прошло, а словно вчера расстались. Я просто, как самая настоящая свинья, воспользовался тем, что твой муж далеко… Я хочу приехать в субботу, но я приму твое «нет»… И даже «да» будет простым «да» — ты права, мне не хватает общения с сыном, и если мое общество тебя не напрягает, и если Ярослав будет не против…
Я усмехнулась еще противнее.
— Ты сделал все, чтобы запугать моего сына до полусмерти.
— Прости, не хотел… — и он действительно смутился, пошёл пятнами. — Я думал помочь тебе… Но если это медвежья услуга, я пойму, все пойму…
Да что мы можем понять, это же, как у Кикабидзе: Нас людская молва повенчала, не поняв, ничего не поняв. И я даже озвучила чужие строки, не голосом, а шепотом, но Джек понял намек и, конечно же, вспомнил продолжение:
Осень знойное лето остудит, бросит под ноги красную медь. Пусть людская молва нас осудит. Не согреть, нам сердца не согреть.
Пусть и не озвучил. Он молчал, стиснув зубы и губы, а я сжала пальцы в кулаки, еще не понимая, с кем собираюсь воевать.
— Какого цвета котенок? — спросила, чувствуя на ресницах соленую влагу.
— Рыжий… Везет мне на рыжих…