Евгений, Джек, Женечка

Мужик не поверил — полез проверять, а там и баба его подоспела. Она и вытащила котенка — легко, но, возможно, котенок просто одумался и воспользовался предложенным полотенцем, в которое я его сейчас завернула и прижала к груди.

— Что делать с ним будете? — поинтересовалась спасительница.

— Хотите взять?

И я чуть было не протянула ей полотенчатый сверток.

— Нет, нет… — начала она открещиваться. — У нас собака.

— И у нас собака…

Я не специально произнесла слово «нас», вырвалось — подсознательно не хотелось дополнительных вопросов. И продолжать бессмысленный разговор с Джеком не хотелось втройне. Он захлопнул капот. Я стояла в трех шагах от него. Если что-нибудь скажет, я и за мяуканьем расслышу. Но он молчал.

— Не научили тебя в автослесарном котят вытаскивать…

Он обернулся и бросил коротко.

— Я его не окончил. Садись в машину.

— Я пешком дойду.

— Ночь. Никуда ты одна не пойдешь. Я сказал — села! Быстро!

Злость и во взгляде, и в голосе. Ну я же понимала, на что нарываюсь, называя черное черным, а белое белым. Серая белая ночь и не ночь, и не день. И отношения с недомолвками ни к чему хорошему не приведут. А правда глаза колет обоим.

Я залезла на заднее сиденье, чтобы не пристегиваться — с котенком в руках это было не удобно. И заодно чтобы не сидеть с Джеком локоть к локтю. Он не обернулся. Даже не взглянул в зеркало заднего вида. В новых машинах камеры искореняют в водителях привычку смотреть в зеркала. К тому же, даже если Сомов до сих пор ими пользуется, сейчас у него была веская причина проигнорировать зеркало — мое отражение в нем.

— Я надеялась, что дорогу отремонтируют. Если уж не заасфальтируют, то хотя бы выровняют. Двадцать первый век на дворе…

Я не особо хотела говорить с ним, но молчание плющило виски — а сердце сжималось страхом, что сейчас Сомов придумает какую-нибудь глупость. Когда погоду в доме уже обсудили, остаются дороги…

— Надо было в Москве сидеть. Там плитка, а здесь болото.

— А что если я соскучилась по нашему болоту?

Тишина. И мне бы не ойкнуть на очередной колдобине — а Джек будто назло машину не жалеет, чтобы мне по жопе надавать за сказанное. Так котенка б пожалел — животинка и так натерпелась… Мальчик это или девочка — не успела рассмотреть, а что было в объявлении про рыженького, не вспомнить.

Молчит, гаденыш…

— Если ее весной подсыпали, а к июлю так раздолбали, то что будет в сентябре? Или когда дожди пойдут? И как обстоят дела с уборкой снега всю зиму?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Тебе спросить больше не у кого?

— А тебе трудно ответить, что ли?

— Меня здесь три года не было.

— Да здесь за двадцать лет ничего не поменялось!

Джек резко дал по тормозам. Встал посреди дороги. Впрочем, тут обочины не было: высокие заборы да кусты, прижимание к которым оставит на полировке неизгладимый след.

— Зачем эти полумеры?

Он обернулся, сжимая подголовник пассажирского кресла.

— Подсыпка дороги?

Я уже переспросила, когда сообразила, о чем речь. Он не стал уточнять — понял, что я поняла.

— Я развожусь уже лет семь. Это сложно.

— Жене три года.

— Ну… Так бы я четыре года была уже в разводе.

— Разводиться с мужиком и спать с ним, не предохраняясь, очень умно для тридцатилетней бабы… Нечего сказать…

— Раз нечего сказать, молчи! — огрызнулась я.

— Почему ты ее Женей назвала?

Глаза в глаза, и я не собиралась опускать свои: ни первой, ни второй. В руках котенок — зачем мне видеть его беспомощный взгляд. Я не его человек. Я вообще не человек. Я — женщина. Возможно, неправильная…

— Потому что ничего другого не пришло мне в голову…

Смотрит и ничего не говорит. Сомов! Котенок все повизгивает.

— Потому что я постоянно о тебе думала. Ты это хотел услышать? Да, Сомов! Черт тебя возьми! Как же я тебя ненавидела! И я хотела снова звать Женей того, кого я люблю. Сложно понять?

— Сложно принять, — проговорил он. — Что мы теперь будем делать?

Я пожала плечами.

— Жить. Идти вперед. Чтобы открыть другую дверь, нужно закрыть предыдущую, а у моей замок выбит и ее сквозняком туда-сюда носит.

— То есть ты можешь к нему еще вернуться? — Сколько же злости в его голосе. — Ради детей? Или денег? Что тебя держит подле мужика, которого ты не любишь? Привычка?

Я снова пожала плечами.

— Он хороший отец, я тебе уже сказала.

— Послушай, Ярослава, — Джек сильнее сжал подголовник. — Парень скорее примет другого отца, чем другую мать. И мужику легче полюбить чужого ребенка, чем бабе стать доброй мачехой. Твое место в Москве займут, ты глазом моргнуть не успеешь.

Я хмыкнула — горько.

— Это у нас в Москве только так? А в Питере мужики никому не нужны? Год прошел. Чего ж тебя до сих пор к рукам-то не прибрали?

— Сопротивляюсь… Но не обо мне речь. Оставь Ярослава в Питере. Даже если не со мной… Не нужна в его жизни посторонняя баба.