Евгений Шварц. Хроника жизни

Действие романа проходило в рабочем поселке, на каком-то заводе, в среде рабочих и их детей-школьников. Главные герои — передовик производства и его сын. На заводе, как и положено, существует доска почета. Завод подводит итоги года, обновляет эту доску. И «первое имя» на нем — Сталин. Но лучшего друга передовиков производства уже не было в живых, и нужда в сценарии и пьесе отпала сама собой…

А летом пятьдесят второго года Олег снова в экспедиции. Наташа с Андреем — в Комарово.

23/IX: «Дорогая моя доченька, ты на меня сердишься, наверное, что я так долго не пишу, но с вашим отъездом у нас пошла не жизнь, а мучение. Мы перебрались к Браусевичам, а у нас на даче начался ремонт. Разобрали потолок, поставили три новых балки. В комнате Катерины Ивановны старый потолок пришлось заменить совсем новым, в столовой — частично. Заново сложен черный потолок, обмазан глиной для теплоты. Потом на стенах местами меняли фанеру. Потом началась окраска стен. После чего покрасили полы и заперли дачу, и стали подбирать цвета для окраски снаружи. Это случилось только позавчера. Все эти работы делал Емельяныч с двумя подручными…

Лили дожди, без отдыха и срока. Стояли (да, впрочем, и продолжаются) холодные дни. У Браусевичей крыша течет. Приходилось все время менять тазы и ведра под водяными потоками. Я очень люблю журчание ручейков, но когда оно раздается в холодные осенние ночи в твоей комнате, то никакой радости не испытываешь. Умываться приходилось в холодном, насквозь продуваемом коридоре, отчего в довершении всех благ сильно простудилась Катерина Ивановна. Думали один день, что у неё воспаление легкого.

А уехать в Ленинград нельзя было. Емельяныч и его подручные убегали при первой же возможности, как школьники. Только отвернется хозяйка (она вела все дела, как ты понимаешь), работа прекращается. Уехали мы только на два дня, когда у Кати повысилась температура. И эти два дня едва не сорвали весь ремонт. Во всем виноватой оказалась твоя подруга Шурка-булка.

Основная работа шла по воскресеньям, когда рабочие свободны. А в субботу твоя подруга ухитрилась поссориться с Емельянычем. Да как!. Она обвиняла его в нечестности и неуважении к нашим интересам, выбрав для этого самые энергичные способы выражения. Говоря проще, она орала на всю улицу: «ворюга, ворюга!» Эта защита наших интересов привела к тому, что Емельяныч с подручными удалился, заявив, что подаст на Шурку в суд.

И вот мы приехали в постылую, чужую дачу и начали наводить прядок. Сначала отказали твоей подруге. Потом простили её. Потом стали объяснять Емельянычу, что мы одно, а Шура — другое. Когда удалось успокоить его более или менее, один из его подручных запил с горя. И так далее, и так далее. Теперь, когда оглядываешься на прошедшие три недели, кажется чудом, что такой большой капитальный ремонт доведен до конца, белее или менее. Вчера приехали в город на неделю, пока дача будет сохнуть…

Помимо ремонта, все эти дни мучил меня тот самый сценарий, который висел надо мною все это лето. Я его сдал. Оказался он не слишком удачным, что я понимал уже сдавая. Попросили переделок. Вместо переделок, я взял да и перестроил весь сценарий. Весь — с начала до конца, что далось мне не просто и не сразу. Просыпаясь по утрам под журчание дождя, идущего в самой комнате, я соображал — какое несчастье случилось вчера? И вспоминал: ах, да, вот какое — я дурак. Я не могу сделать сценария! Сейчас и это, как будто, рассасывается.

Гуляя под дождем, я непременно проходил по старому перрону, где мы с Андрюшей встречали поезда, потом мимо вашей дачи до колодца. Мне казалось прекрасным то время, пока вы жили тут, и я удивлялся, как это я его проморгал. Лета как будто и не было. Я сочинял тебе письма, поучительные, всеобъясняющие, да так и не написал ни одного… Не сердись, не обижайся, Наташенька. Это вечная история со мной. Всегда я не только что его тратил, а просто растрачивал время. Всю жизнь. В последнее время я склонен себе это не то что прощать, а примиряться с этим. Уж такой я на свет уродился. Прости и ты мне. Знай твердо, что всегда и при всех обстоятельствах, пишу я или нет, — я с тобой и за тебя, и ты для меня самое главное, как я тебе говорил не раз. Впрочем, ты это и без моих слов знаешь.

А у тебя к времени тоже неправильное отношение. Ты ещё по детски считаешь, что есть на свете только сегодня. И тоскуешь. А если верить, что есть ещё и завтра, то наши с тобой дела совсем не так плохи. Скоро ты приедешь в Ленинград. Точнее — переедешь. Ты не представляешь себе, как я об этом мечтаю. Скоро мы с тобой будем встречаться постоянно, как всю жизнь до сих пор. Поверь, родная, что завтра так же реально, как сегодня, и готовься к этому. Это относится и к твоему институту. Умоляю тебя, если ты меня любишь, не запускай учения! Не губи нам завтрашнего дня! Будь взрослой. Мне можно примиряться со своими свойствами. Я уже, кажется, сложился. А ты ещё растешь! Не горюй и верь в то, что все будет хорошо!