Женин визит к Гане, когда она болела, был неслучаен. Вскоре он предложил ей руку и сердце. «Она долго противилась ухаживаниям Шварца, — много лет спустя писал Николай Чуковский, вероятно, со слов самого Евгения Львовича, — долго не соглашалась выйти за него. Однажды, в конце ноября, поздно вечером, шли они в Ростове по берегу Дона, и он уверял её, что по первому слову выполнит любое её желание. «А если я скажу: прыгни в Дон?» — спросила она. Он немедленно перескочил через парапет и прыгнул с набережной в Дон, как был в пальто, в шапке, в калошах. Она подняла крик, и его вытащили. Это прыжок убедил её — она вышла за него замуж». А Моисей Янковский вспоминал, как они со Шварцем бродили по Нахичевани (ростовской окраине) и как тот рассказывал ему «страшные» истории со слов тещи Исхуги Романовны. «Вот тут жил фальшивомонетчик, — показывал Шварц. — Чеканил медные пятерки вместо золотых и отправлял их для сбыта в Тифлис. Раскрылось. Пошел на каторгу. Тут муж убил жену из ревности и закопал в саду. Много лет это никем не дознавалось. Потом его отправили на каторгу. А здесь жил старый ростовщик. Помнишь «Преступление и наказание»? Так его тоже студент убил. Пошел на каторгу. А здесь родители дочку в подвале держали за то, что хотела удрать из дому с русским. Прятали несколько лет. Она сошла с ума. А их отправили на каторгу. Только при Исхуги Романовне не говори об этом. Ей будет неприятно. Как-никак сама нахичеванская». И вот много лет спустя, когда я напомнил Шварцу о рассказах Исхуги Романовны, он признался, что все выдумал. Так интереснее было показывать Нахичевань».
Думаю, что и повествование о прыжке в Дон тоже выдумка Шварца. Так веселее было рассказывать о своей женитьбе. Да он и не ходил тогда в калошах, а носил солдатские ботинки. А Гаянэ Николаевна призналась, что без всякого сопротивления пошла за Женю. И 20 апреля 1920 г. состоялась свадьба. Свадебный стол у Исхуги Романовны был почти пуст. Кто-то из родственников принес в подарок вазу с сахаром. Немедленно он был мелко наколот и выдавался каждому, как большое лакомство.
После «свадебного чая» молодые пошли в город, где сняли маленькую комнатку. У дома их ждал фаэтон, обвешанный друзьями-артистами. Их усадили внутрь и повезли в театр. Здесь, на беломраморной лестнице, в два ряда выстроилась вся труппа. Самодеятельный оркестрик при появлении молодых исполнил туш. «В зале мы чуть не рухнули, — рассказывала Гаянэ Николаевна, — стулья убраны, и посередине — огромный стол, уставленный яствами. Все это устроили наши артисты. Где они взяли? Потом нас долго провожали домой». А дома они обнаружили подарки. «Кровать была застелена великолепным стеганным одеялом, а поверх лежало белое платье и белая шляпа. На столе стоял массивный письменный набор для Жени».
В отличие от большинства артистов Мастерской, Гаянэ Халайджиева была уже «опытной актрисой». Еще в 1916 году, закончив нахичеванскую гимназию, она поехала в Москву держать экзамены в студию МХТ. По дороге она узнала из газет, что в связи с тем, что большая группа молодых артистов Художественного театра возвращается с фронта, приема в этом году не будет. Решила не отступать, пошла к К. С. Станиславскому на квартиру. Открывшая ей дверь старушка спросила, откуда она.
— Из области Войска Донского…
— Ну если так издалека, — раздался сверху голос — перед нею была широкая лестница, — то пусть поднимается.
Станиславский сказал, что он своих приказов не отменяет и что не может сделать исключения даже для такой дальней гостьи. Но согласился её прослушать. Потом попросил посидеть минутку в соседней комнате. Вскоре он вышел и вручил ей письмо:
— Вон, видите дом напротив? Это театр «Эрмитаж». Найдите там Певцова и отдайте ему письмо.
Поступала вместе с Риной Зеленой. Обе были приняты. Год училась у И. Певцова, Н. Радина, О. Азаровской, успела выступить даже в какой-то маленькой рольке, была принята в труппу. Но стремление в Художественный театр не оставляло. На будущий год сдавала экзамены в 3-ю студию. Ей велели позвонить через два дня.
— Это Халайджиева? Вы приняты.
Радость сменилась горем. В Ростове умерла её сестра. Возле Киева пришлось проезжать демаркационную линию — за нею были немцы. Обратно выехать не удалось. Она пришла в Мастерскую, где ей сразу поручили роль Мери в «Пире» и заглавную роль в «Смерти Тентажиля».
В сезоне 1920/21 гг. выпустили ещё три спектакля — «Гондлу» Н. Гумилева, народный французский фарс «Адвокат Пателен» и «Трагедию об Иуде, принце Искариотском» А. Ремизова. О театре и его спектаклях писали, но мало и как-то невнятно. Не хватало бумаги — газеты не всегда выходили на четырех полосах. Разъехались опытные рецензенты и журналисты.
«Гондлу» поставил А. Надеждов. Художник А. Арапов. Музыка Н. Хейфица. В заглавной роли Антон Шварц, Лера — Г. Халайджиева, Старый Конунг — Н. Швейдель, его ярлы Снорре и Груббе — Евг. Шварц и А. Натолин.