Евгений Шварц. Хроника жизни

Может быть, поэтому Шварц писал своих персонажей такими резкими красками. Может быть, он думал, что если зло показать в самом обнаженном, самом отвратительном виде, то люди, в которых осталась хоть капля человеческого, уразумеют свой порок и станут лучше? «Для Шварца характерна исключительная четкость сатирического задания, — писал Юрий Манн. — При всем богатстве его эмоционального тона, мягкости переходов от сарказма к грусти, от сатиры к лирике, зло всегда очерчивается им резко, без малейшего снисхождения» (Ю. Манн. О гротеске в литературе. 1966).

Выступая на художественном совете с экспликацией будущей картины, Г. М. Козинцев говорил: «Что такое Ламанча? Это место — бессмысленное захолустье… сожженное солнцем, где живет южный народ, ленивый, неряшливый, не желающий изменить свое положение, удовлетворенный тем, что, быть может, не умрет завтра… Здесь безделье не от зажиточности, а от лени, жары и безнадежности… Это добрые мирные люди, но они не видят дальше своего носа, а нос такой короткий! Если несколько столетий пожить по такой системе, люди опустятся на четыре ноги, потому что так удобнее ходить…».

И вот в этой обывательской луже один прозрел, увидел истину. Его друзья и родные не понимают его. Из обыкновенного доброго идальго Алонсо Кехано он вдруг превращается в рыцаря Дон Кихота Ламанческого, становится не как все, сошел с ума.

Главный враг Дон Кихота и человечества — злой волшебник Фрестон. Это он отуманил людские души, напялил на их лица безобразные маски, из-за него происходят все беды на земле. Победить его — спасти мир. И Дон Кихот отправляется в путь, чтобы найти злодея и сразиться с ним.

Та же задача стояла и перед другим шварцевским рыцарем — Ланцелотом. Он всю жизнь сражался с драконами, людоедами, великанами и прекрасно понимал, что убить чудовище мало, нужно убить его в каждом человеке. В Дон Кихоте больше наивной веры в человека, но и он, сражаясь с Фрестоном, борется за человека в каждом из людей.

Первый его подвиг — освобождение мальчика, которого избивал хозяин. Когда Санчо заявляет, что такой подвиг ему не по вкусу, потому что «чужое хозяйство святее монастыря», Дон Кихот отвечает: «Замолчи, простофиля. Мальчик поблагодарил меня. Значит не успел отуманить Фрестон детские души ядом неблагодарности… Довольно болтать, прибавь шагу! Наше промедление наносит ущерб всему человеческому роду».

В этих нескольких фразах — весь Дон Кихот, а последняя становится его основным девизом. И он спешит навстречу второму подвигу — освобождению прекрасной дамы. Потом он освобождает людей, закованных в цепи. Причем благодарность освобожденных обратно пропорциональна величине подвига рыцаря. Его забрасывают камнями.

Избитый каторжанами, Дон Кихот попадает на постоялый двор.

«Привет вам, друзья мои! Нет ли в замке несчастных, угнетенных, несправедливо осужденных или невольников? Прикажите, и я восстановлю справедливость», — говорит еле живой рыцарь. На что «рослый человек средних лет восклицает»: «Ну, это уже слишком!». Это даже чересчур «слишком» — восстанавливать справедливость, и над Дон Кихотом затевается великая потеха.

«Тут издеваются злобно, — говорил Г. Козинцев. — Этим людям смешна идея справедливости, когда начинается волчий закон, когда звук костяшек разносится по всему миру, когда речь идет не о справедливости, а о том, как идет мануфактура на антверпенской бирже».

Великая вера в людей заложена в шварцевском Дон Кихоте. Даже, когда издевательства достигают предела, он считает, что это проделки подлого Фрестона. «Не верю! Синьоры, я не верю злому волшебнику! Я вижу, вижу — вы отличные люди», — произносит он лежа на полу, потому что «отличные люди» протянули веревку, и он свалился с крутой лестницы. «Я вижу, вижу — вы отличные, благородные люди», — пытается он продолжать, но «хитро укрепленный кувшин с ледяной водой» опрокидывается на его разгоряченную голову.

«Я горячо люблю вас, — не сдается рыцарь. — Это самый трудный подвиг — увидеть человеческие лица под масками, что напялил на вас Фрестон, но я увижу, увижу! Я поднимусь выше…». И он летит вниз, в подвал, и видит «дурацкие, толстогубые, смеющиеся головы великанов» — меха с вином, — и бросается в бой.

Это наивысшая точка первой половины сценария.

Придворных герцогского двора, в общем-то, мало что отличает от своих подданных. Только те издевались по глупости, а здесь издевка вежлива, «изыскана», с улыбкой. Но и там, и тут цель одна — посрамить идеалы Дон Кихота, наказать его за то, что не такой, как все. Они не могут простить ему, что он «застенчив в век развязности, целомудрен среди блуда и, наконец, возвышенно мечтателен в век трезвого расчета и власти чистогана» (Г. Козинцев).

Испанская газета «Арриба» писала после выхода фильма на родине Сервантеса: «Эпизод посещения Дон Кихотом замка герцога передан слишком гротескно. В фильме шутка носит чересчур жестокий характер, более жестокий, чем в произведении Сервантеса» (Советская культура. 1957. 23 июля).