Но последний, вспомнив Долорес и зная, что ему невозможно больше оставаться здесь, отворил дверь, выходившую во двор замка, и в то время как офицер снова погрузился в сон, не обратив внимания на стоявшего перед ним призрака, Монтолон, никем не замеченный, вышел во двор и направился к окну Долорес, чтобы вернуть ключи дочери смотрителя замка; затем он, плотнее закутавшись в свой плащ, вышел со двора и встретился с Олимпио.
Филиппо громко вскрикнул от радости, увидев приближающихся к нему друзей. Он по-братски обнял Олимпио, затем они вскочили на лошадей и поскакали по направлению к плацу Педро, чтобы взглянуть на напрасно устроенный эшафот. Но прежде Олимпио поскакал к домику своей матери, стоявшему у подножья холма и окруженному садиком, сорвал одну из лучших роз и послал ее со старой служанкой прекрасной Евгении в замок.
Клод де Монтолон, видевший это и думавший, что роза предназначается Долорес, похвалил его, когда они выехали из Мадрида, говоря, что без нее для пленника никогда бы больше не блеснул луч свободы. Чувствовал ли Олимпио, влюбленный в прекрасную Евгению, тяжелый упрек, заключавшийся в этих словах маркиза?
В замке настало тяжелое время для Мануила Кортино. Нашли, что пленный королевы исчез каким-то необъяснимым способом. Железная дверь была цела и заперта, и когда наконец вошли в пустую камеру, смотритель замка не поверил своим глазам. Затем он впал в ужасное отчаяние, чувствуя, что на него, готового пожертвовать всем ради выполнения своего долга перед королевой, падает подозрение, будто он освободил пленного, находившегося под его присмотром.
Мануил Кортино был привлечен к суду, но дело это не могло быть еще рассмотрено, так как старый смотритель замка впал в сильную лихорадку и слег в постель.
XI. ПРИДВОРНЫЙ БАЛ
Королева-мать и Эспартеро считали нужным доказать мадридской аристократии и гражданам, что слухи, распространившиеся о молодой королеве, совершенно неосновательны. Для этого предполагалось дать придворный бал для празднования победы Конха над карлистами.
На этот бал были приглашены не только гранды столицы, но генералы и офицеры, находившиеся в то время в Мадриде. Мария-Христина, обнаруживающая всегда и во всем свой ум и проницательность, ловко надела на себя маску великодушия и велела разрушить эшафот в день придворного бала.
История о бегстве нескоро дошла до народа, и поэтому быстрее распространилось известие о том, что регентша отменила наказание. Решение это народ оценил высоко, так как все знали, что заточенный был испанским доном, который, борясь за свои убеждения и сражаясь за них, во всяком случае, был достоин уважения. Рассказы о необыкновенной храбрости трех героев дона Карлоса покорили много сердец, и поэтому все еще больше хвалили великодушный поступок регентши. Таким образом, хитрая Мария-Христина сумела воспользоваться происшествием, чтобы возвысить себя в глазах народа.
Но этого придворного бала, кроме того, желали еще во многих кругах. На нем в то же время должен был в первый раз быть представлен молодой королеве принц Франциско д'Асси приехавший из Неаполя для посещения испанского двора.
Изабелла, которая знала намерение своей матери обручить ее с этим принцем, надеялась встретить на балу любимого дона Серрано. Евгения радовалась встрече с Нарваэсом. Графиня, ее мать, полная ожидания, позаботилась о том, чтобы графиня Мария надела розовый, а Евгения голубой шарф. Нарваэс мечтал увидеть на этом балу молодую королеву и наконец узнать, любит ли она его или действительно предпочитает ему молодого дона Серрано.
Как видно, самые пламенные надежды и желания были связаны с предстоящим празднеством, которое должно было иметь место в великолепном, богатом Филипповом зале и прилегавших к нему покоях.
Число приглашенных было велико, экипажи бесчисленных гостей длинными рядами теснились около портала замка, громадные канделябры которого излучали яркий свет. Какой контраст! Внизу, в подвале замка, бедная Долорес, плачущая у изголовья своего больного отца, наверху в Филипповом зале — ослепительная роскошь.
Этот главный зал, казавшийся необозримым из-за высоких зеркальных стен, был наполнен ослепительным светом множества люстр и канделябров. На середине зала, вмещавшего в себя более четырех тысяч человек, был устроен на это празднество фонтан, вода которого распространяла аромат и приятную прохладу. В углах находились буфеты, украшенные знаменами, где услужливые лакеи подавали шоколад, шампанское, мороженое и сладости.