Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

– На этот раз они не уйдут из моих рук, – шептал мнимый герцог, – камышинская женщина мне нравится. Радуйся, Бачиоки! Лей слезы, Долорес, ты в моих руках, и я заставлю тебя совсем принадлежать мне! Олимпио живуч, но в этой хижине ему придется покончить с жизнью.

Эндемо вернулся в лагерь до рассвета.

Хуан, которого Канробер взял в свою палатку, быстро выздоравливал; Олимпио и маркиза перенесли в их палатку. Рана Хуана была не смертельна, но потеря крови сильно ослабила его; благодаря стараниям врачей и внимательному уходу силы его начали мало-помалу восстанавливаться.

Гораздо хуже обстояли дела с Олимпио. Правда, удалось наконец победить смертельную опасность; но состояние его здоровья внушало серьезные опасения. Близость смерти развила в нем раздражительность, зачастую он терял сознание, рассудок и память.

Маркиз на другой же день настолько поправился, что мог уже сообщить генералу Пелисье, пришедшему в его палатку, о результатах опасной экспедиции.

Найти слабую часть укреплений, усиленных гениальным Тотлебеном, было так выгодно для союзников, что даже сам Пелисье принимал живое участие в обоих смельчаках и усердно хлопотал об их выздоровлении.

Тесный лагерь и нездоровые испарения долины, увеличившиеся от ливней, были, по словам медиков, очень вредны для больных; поэтому необходимо было для их совершенного выздоровления оставить лагерь.

Пелисье уже велел осторожно перенести их на один из французских кораблей, стоявших в Камышовой бухте, чтобы они могли дышать чистым морским воздухом, как в это время, по предложению одного офицера, привели в лагерь одну из жительниц Камыша, говорившую, что она истинно предана союзникам, и предлагавшую разместить обоих больных в своем домике, обвитом виноградом и прекрасно расположенном.

Это случилось так кстати, что Пелисье, разузнав о местоположении домика, немедленно позволил больным воспользоваться этим благоприятным случаем. Поэтому Олимпио и маркиз переехали в домик Марфы Марковны, у которого был поставлен часовой.

Никто не подозревал, что в этом доме кроется измена; даже оба друга не думали о ней, так как ласка и радушие, с которыми их встретила прекрасная Марфа Марковна, не давали места сомнению.

Маркиз уже мог оставлять иногда постель и гулять в маленьком садике, окружавшем хижину; напротив, Олимпио еще так страдал от дурных последствий страшной ночи, что должен был оставаться в постели, которая, как и постель Клода, стояла в комнате с образами по стенам.

Марфа ежедневно навещала больных и при этом оказывала особенное предпочтение Олимпио, так что маркизу невольно пришла мысль, не полюбила ли русская его больного друга, что нередко случается с такими страстными женщинами, какова была Марфа.

Клод начал следить за ней и заметил, что она заботилась об Олимпио больше, чем следовало, ощупывала его, чтобы убедиться, нет ли у него лихорадки, и смотрела на него страстными и обольстительными глазами.

Однажды, заглянув через окно в комнату, он заметил, что Марфа, будучи уверена, что маркиз ее не видит, стояла на коленях перед Олимпио, соблазняя его своей красотой, – обстоятельство, которое могло иметь опасные последствия для его болезненно возбужденного друга.

Большие, блестящие глаза Олимпио были устремлены на прекрасные, обольстительно обнаженные формы предательницы, и маркиз, не зная настоящего плана Марфы, принял ее за страстную натуру, полюбившую Олимпио, и потому хотел помешать их сближению. Поэтому Клод часто проводил ночи у постели своего больного друга, который сильно бредил и мучился страшными видениями.

Хотя доктора, почти ежедневно приезжавшие в Камыш к Олимпио, уверяли, что он перенесет последствия роковой ночи, однако же маркиз не был спокоен.

Приехал и Хуан в домик русской, осведомился о здоровье обоих офицеров и рассказал им все обстоятельства страшного происшествия. Он боялся, что они сочтут его неблагодарным, недостойным доверия, а это было для него невыносимо.

Когда он рассказал маркизу обо всем, что с ним случилось и чего он не мог понять, и когда тот, дружески пожав ему руку, подвел к Олимпио, Хуан сказал, что в одну из следующих ночей будут штурмовать Севастополь, так как для этого уже сделаны все приготовления, и что поэтому доктора едва ли найдут время посетить больных.

Олимпио успокоил маленького адъютанта, уверяя, что чувствует себя гораздо здоровее и сильнее, чем прежде. Но маркиз, сожалевший, что не может участвовать в битве, и в то же время не желавший оставить Олимпио, отечески советовал Хуану быть осторожным и рассудительным и проводил своего любимца до самой дороги.

Позже Клод был доволен тем, что не последовал желанию отправиться с Хуаном и оставить Олимпио одного в доме Марфы Марковны.

Вечером ясно слышалась в Камыше усиленная пушечная пальба; казалось, союзники начали страшный обстрел Севастополя и хотели после него предпринять свой первый штурм.

Олимпио заснул в сумерки, маркиз еще стоял у маленького низкого окна.