— Наливай! — крикнули окружающие маркитантке, и несколько голосов затянули родную песню, далеко раздававшуюся в холодном ноябрьском воздухе. Прислушиваясь к песне, солдаты выходили из палаток, подсаживались к друзьям; знакомая мелодия напоминала о матерях, невестах, у многих на глаза навернулись слезы.
Но должно было победить или умереть, и чем раньше будет одержана победа, тем скорее наступит славное возвращение на родину.
Как-то поздно вечером в конце длинной лагерной улицы остановились два офицера, закутанные в солдатские шинели. Они, казалось, принадлежали к высшим чинам, так как за ними стояло на некотором расстоянии несколько адъютантов.
Не более как в ста шагах от того места, где они стояли, находилась ставка полководца.
— Верно ли известие, генерал? — спросил один из них.
— Ручаюсь своим словом, генерал Канробер, — отвечал другой, который был на голову выше первого и шире в плечах. — Услышав пушечные выстрелы, мы предположили, что идет морское сражение; завтра утром вам подтвердят это из английского лагеря. Русский генерал Липранди совершил нападение, и, хотя англичане отбили его, однако понесли громадные потери!
— Кто принес вам это известие, генерал Агуадо? — спросил тихо Канробер.
— Волонтер, который во время рекогносцировки дошел до английских форпостов; его зовут Октавио; он уже отличился в сражении при Альме.
— И вы намерены… Но ваш план более чем смелый!
— Он необходим, чтобы вы знали о близком, очень близком нападении русских.
— Вы желаете прикрытия?
— Я возьму с собою волонтера; кроме того, со мной будет маркиз де Монтолон.
— Желаю вам счастья, генерал Агуадо! Дай Бог встретить вас, смелейшего из воинов, совершенно здоровым! Вы избрали эту ночь?
— Именно эту; она, как мне кажется, будет темной; небо покрыто облаками, поднимается сильный ветер, а это очень мне на руку.
— Делайте, как угодно, генерал Агуадо, — сказал Канробер, который, как будто предчувствуя, что не увидится более с Олимпио, с трудом отпускал его. — Не рискуйте напрасно своей жизнью, мне будет нужна ваша шпага!
— Надеюсь быть на рассвете в вашей палатке с рапортом.
— Прощайте, — сказал тихо Канробер, пожав руку Олимпио. Затем оба генерала раскланялись; полководец со своим штабом направился вдоль улицы, Олимпио вошел в свою палатку, в которой сидели на складных стульях маркиз, Хуан и принц Камерата. Принц вскочил и с тревожным ожиданием пошел навстречу Олимпио.
— Ночь наступает, на коней, господа, — сказал Олимпио. — По моему мнению, Клод, нам предстоит одна из тех проделок, на какие мы были мастера в прежнее время.
Маркиз улыбнулся; смелое предприятие, казалось, доставляло и ему удовольствие.
— Говорил ты Канроберу? — спросил он.
— Все в порядке! Хуан, приготовь три револьвера, время дорого.
— Клянусь, я горю желанием предпринять эту ночную поездку! — вскричал Камерата. — Приказывай, Олимпио!
— На этот раз вы должны исполнить мои приказания, так как план составлен мной. Слушайте! Камерата и я предпринимаем рекогносцировку; Клод сопровождает нас до того места, которого мы можем достигнуть на лошадях, а потом ожидает нас в инкерманском лесу, чтобы прикрывать наше возвращение, — сказал Олимпио, между тем как Камерата прицепил шпагу и взял один из револьверов, вынутых Хуаном из ящика. — Втроем мы не можем проникнуть в русский лагерь; Клод уже несколько раз участвовал в подобных делах, тогда как Октавио еще новичок в них.
— Я, разумеется, повинуюсь твоим приказаниям, — сказал маркиз, хорошо понимавший план Олимпио и знавший, что опасность была для всех одинаково велика.
При этом разговоре Хуан обнаружил сильное волнение. В своем мундире он был похож на маленького принца, а отважный вид и блестящие глаза немного напоминали черты Филиппо.
— И я? — спросил он наконец.
Олимпио взглянул на мальчика и по бледному встревоженному лицу понял его желание.
— Ты останешься здесь, в палатке, Хуан, и будешь ожидать нашего возвращения.
Мальчик стиснул зубы.
— Ты, конечно, хотел бы ехать с нами? — спросил, смеясь, Камерата.
— Не смейтесь, принц! — вспыльчиво вскричал Хуан. — Я так же мужествен, как вы!
Олимпио и маркиз не могли удержаться от смеха, но с удовлетворением взглянули на негодующего мальчика. Камерата подал ему руку.
— Возьмем его с собой, господа, — сказал он.
— Он еще молод и своей опрометчивостью может выдать нас, — сказал Олимпио.
— Ого, если только поэтому вы не берете меня, то я буду также осторожен, как вы! Может быть, при всей своей молодости, я буду вам полезен! Возьмите меня, я уже приготовил четвертый револьвер, доставьте мне удовольствие и позвольте ехать с вами.
— Хорошо! Твое желание нравится мне, — сказал Олимпио. —
Ты останешься при маркизе! Будь спокоен и сдержан, чтобы ни случилось. Ни слова, ни выстрела без приказаний маркиза.
— Будьте покойны, господа! — вскричал мальчик, вне себя от радости. — Я не подведу вас! Подать вам плащи?
— Уже совсем стемнело, — сказал Камерата, выглянув из палатки.