ЕВГЕНИЯ МЕЛЬНИК

Оставшиеся в живых жители Севастополя были похожи на выходцев с того света: худые, оборванные, грязные, голодные, с потухшим взглядом глубоко ввалившихся глаз. Начались желудочные заболевания. Мы тоже переболели, а некоторые умирали. Очень многие жители были обожжены или ранены. Истощенные организмы отказывались бороться с болезнью: простой волдырь на пятке, царапина на пальце мокли, гноились, не заживали.

Как-то я встретила краснофлотца с нашей батареи, переодетого в штатское. Он сказал, что решил с двумя товарищами пробираться на Украину и дальше к линии фронта, предлагая и мне идти с ними. Если бы я была одна!

Где достать пищу? Я ходила с Женей к морю, залезала по горло в воду и с остервенением обрывала ногтями мидии, крепко приросшие к подводным скалам, пока окончательно не замерзала. Крупные ракушки давно содраны такими же «рыбаками», как я, да и маленьких осталось немного. Улов был невелик. Крохотные, нежные тельца моллюсков казались нам необычайно вкусными, как курятина. Мама варила из них суп, но этого супа было чересчур мало.

И опять я часами лежала на спине в курятнике, глядя все на те же серые, запыленные камни.

Как-то вспомнила об Антонине Ивановне и ее муже. А Мария Тимофеевна Тимченко, по прозвищу «Мать»? Что с ними, живы ли? Надо найти их.

Когда я пришла на улицу Константина, меня удивил высокий забор из свежеоструганных досок. Он тянулся откуда-то с горки, закрывая входы во дворы и улицы, примыкающие к базару и Артиллерийской бухте. Забор оканчивался за домом Марии Тимофеевны, на углу Керченской улицы. Вокруг все было завалено домашним скарбом, среди которого метались растерянные люди. Ничего не понимая, я зашла за забор в истерзанный садик. Антонина Ивановна бросилась ко мне:

— Милая Женечка, нас выселяют, сделали запретную зону и за один день построили этот забор. Пришли немцы, крикнули «вэг!» и в пять минут выгнали всех. Сюда больше нельзя заходить. Некоторые все же пошли за своими вещами и были убиты… Сейчас у немцев обед, но они могут вернуться каждую минуту…

Я взялась помогать. Минут за десять мы перешвыряли через забор все мягкие вещи, вынесли даже кровати, и трюмо, хотя Антонина Ивановна и протестовала:

— Бросьте, Женечка, бог с ними, с этими вещами!

— А где же Мария Тимофеевна? — спросила я.

— Скрылась, — ответила Антонина Ивановна, — сказала, что уходит из Крыма на Украину. Она активистка, и немцы могут ее расстрелять…

Через несколько дней Антонина Ивановна поселилась совсем близко от нас, в домике своих хороших знакомых. Дмитрий Григорьевич от нервного расстройства и голода серьезно заболел; он так ослабел, что не вставал с кровати.

Теперь в городе за деньги ничего нельзя было купить. Приезжали татары и меняли продукты на вещи.

Потом гитлеровцы «расщедрились»: выдали жителям по 200 граммов неободранного проса, которое годилось только для кур. Я поджаривала его на печке, растирала бутылкой, дула на него, пересыпая с ладони на ладонь, пытаясь отвеять шелуху, но ничего не получалось, пришлось варить его так. Даже наши голодные желудки не выдерживали такой пищи.

Иногда в городе возникал пожар; говорили, что кто-то поджигал уцелевшие здания.

Однажды на улице меня обогнал немец, рядом с которым шли научный работник Галаджио и библиотекарь Александра Николаевна Шаврова — мои бывшие сослуживцы по Биологической станции Академии наук СССР. Шли быстро. Выражения лица Галаджио я не заметила, он находился в середине, Александра Николаевна шла с краю, лицо ее было бледным и взволнованным. Проходя мимо меня, она шепнула;

— Идите рядом!

Я прибавила шагу.

— Нас подозревают в поджоге Биологической станции, ведут в гестапо. Найдите жену доктора Смирнова и скажите ей об этом, она живет на улице Ленина, номер 86.

— Хорошо, — тихо ответила я и отстала.

Часа два бродила я по развалинам улицы Ленина, безуспешно ища жену доктора и то место, где находился ее дом. В каких камнях, в каких щелях она жила — не знаю. Было разрушено лишь одно крыло биологической станции, остальное здание уцелело. Научный работник Галаджио и библиотекарь Шаврова старались спасти богатейшую библиотеку и ее экспонаты, упаковывали и прятали их. Но пришли немцы и поселились в уцелевшей части здания. Галаджио и Шаврова не сумели все скрыть и остались на станции ради спасения ее имущества. Два дня тому назад станция сгорела. Их подозревали в поджоге, арестовали, но через три дня все же выпустили. Оказалось, что медленно тлевшая крыша станции разгорелась сама без чьей-либо помощи.

Вступив на севастопольскую землю, гитлеровцы начали свое владычество с опубликования такого приказа.