Евграф Федоров

Пока дискуссировался газетный манифест и писались статьи для первого номера (а редакционные корни, восемь крепких редакторов четко между собой распределили обязанности: передовые статьи должен был писать Лев Бух, финансист, иностранный отдел отдан был на откуп, как мы знаем, Федорову, чтобы заткнуть его огнедышащий рот, внутреннюю хронику взялся вести Николай Бух и так далее); пока изобретались заменители бифштексов и линотипы, туманы сменились дождями, дожди — снегами, сапоги и ботинки на прохожих — валенками, а Бух надел синее модное пальто, барашковую шапку и золотое пенсне, — иными словами, наступила зима. Зима 1877/78 года. То есть время непрерывно шло. А для Анны Андреевны это означало непомерное, необъяснимое и просто постыдное затягивание договоренной церемонии бракосочетания. Сама Людочка ежедневно ходила на лекции и в аудиториях и препараторской как-то забывалась…

«Но вот раз он пришел к моему обеду и пошел меня провожать до госпиталя. Был какой-то озабоченный. «Что-нибудь случилось?» — спросила я. «Да. Когда в партии узнали, что один член ее женится и намерен открыть подпольную типографию, то вместо конспирации забили во все колокола и разослали многих разыскивать удобную квартиру, а шпики не дремлют, они уже насторожились. Нам придется отложить венчание. Согласишься ли ты выждать, когда улягутся слухи? Как ты относишься к гражданскому браку, явному, но не тайному сожительству без венчания? Об этом надо серьезно подумать, и ты не давай мне сейчас ответа». Опять мне было не до лекций, спасала препаровочная, думы одолевали. Когда я объявила маме, что наше венчание откладывается на неопределенное время и шитье платья можно отложить, она забеспокоилась и пристала ко мне с расспросами. Без разрешения Евграфа Степановича я не имела права открывать тайну. Я, кажется, была единственная любящая невеста, не жалевшая, признаюсь, об отдалении времени свадьбы, так как с нею отдалялось и время нашего ареста, несомненного для меня. Уверенность в любви Евграфа Степановича ко мне ободрила и сняла с меня гнет борьбы с любовным недомоганием».

Анна Андреевна призвала к себе будущего зятя, который так упорно откладывал приобретение этого безобидного родственного звания, и спросила его напрямик. У Людочки нет отца, напомнила она, достав из рукава батистовый платочек и поднося его к черным и еще очень зорким и молодым глазам, и некому вступиться за ее честь. Тут она налила в чашку кипятку из самовара, добавила из чайника заварку и, подавая с блюдцем угрюмому собеседнику, добавила кстати, что чувствует себя почти его матерью и он может говорить с ней напрямик. Напрямик.

Что прикажете делать?

Евграф помялся, настроил голос на басовую струну — да и бухнул напрямик. Не сочтите за плоский каламбур, фамилия Бух в этом буханье не была произнесена, но, исключая фамилий, сказано было все остальное. И о том, что уже написаны статьи и манифест, пуды шрифта лежат в надежном месте и из Германии привезена полная типография, а печатать нету где. Хоть тресни. Одну квартиру подыскали, да заметили вовремя, что за ней следят. Вот и все. А насчет Людочки, так разве он даст ее кому-нибудь в обиду? Как это некому вступиться за ее честь?

«Боже мой, — сказала Анна Андреевна. — Какие они еще дети! Для того чтобы жениться, им нужно завести типографию. Ну не глупа ли современная молодежь?» И, спрятав в рукав батистовый платочек, деловито осведомилась, что, собственно, нужно, чтобы печатать эту самую газету?

Получив необходимые сведения, Анна Андреевна выпроводила Евграфа Степановича.

Хотите верьте, хотите нет, но организацию подпольной типографии взяла на себя кунгурская дворянка и ярая антинигилистка. Евграф никому ничего, конечно, не сказал, и в глазах его друзей поиски квартиры предстали вполне безобидными. Бух изобразил их так:

«Нужно было срочно заняться организацией новой квартиры. В этом помог Итальянец. Он был дружен с хорошим семейством Панютиных. Мать, вдова, сын, студент 5-го курса Мед. — хир. академии, две дочки, слушательницы Высших медицинских женских курсов, и добрая русская кухарка, очень привязанная к семье вообще и особенно к студенту. Вот это-то семейство нас и выручило, взяв на себя труд по оборудованию квартиры. Мать-старушка, природный стратег, сказала мне: «Со мной не бойтесь, если будет опасность, я немедленно сообщу вам о ней».

Сказано — сделано. Можно было подумать, Анна Андреевна всю жизнь только тем и занималась, что устраивала конспиративные квартиры. И какие еще хоромы подыскала!

«Переехали мы на Кирочную против Саперных казарм в дом Коробова в ноябре 1877 года. Наша новая квартира занимала весь третий последний этаж каменного дома во дворе окнами на Кирочную, которая была перед нами как на ладони. Перед нашим домом на улицу был одноэтажный деревянный флигель, где жил сам хозяин, а мы как бы под его охраной. В случае неблагополучия мы могли выставить сигнал, и, кому нужно, он был виден далеко с улицы.