Эвиал

Живая волна врезалась в стену из стали, просачиваясь в самые маленькие щели и подкапывая под щиты. Она кусала и царапала ноги воинов. Разорвался строй, пали первые имперцы. Надо отдать должное командирам; солдаты, как один, бросили тяжёлые щиты на землю и встали на них, защищая ноги от подкопов. Во втором потоке Акшара шла мелочь, и от тяжелых щитов в руках было мало проку. Сейчас спасала подвижность, а косы очень хорошо скашивали мелких тварей. Но, видно армия не была обучена сражаться против жителей змеиного леса в чистом поле. Воины падали, а всё новые и новые солдаты затыкали линию обороны, подтягиваясь из глубины деревни.

Начали разрываться первые горючие ядра, пущенные из выгруженных на берег катапульт. И тут пошла третья волна… В центре деревни вспух водяной гриб; прорвавшись на поверхность, подземная река вынесла обильный весенний выводок ядовитых змей. Ядовитые гады жалили расчёты катапульт, сея панику среди людей, не обработанных некромантами. Глазами заворожённой птицы маг видел, как на берег высадилась дюжина долговязых фигур закрытых капюшонами. Их окружали именно те «ни-живые-ни-мёртвые», личная охрана и гвардия. Некроманты заспешили в деревню, навести порядок.

Четвёртая волна из ударных сил Акшара катилась вдоль берега, с востока, обойдя деревню широким крюком. Здесь были самые сильные и быстрые чудища, зашедшие в тыл.

Впереди неслись орудия первого опыта мага — иглокожи, спины и бока которых были покрыты костяными шипам размером с локоть. Каждый из них был раза в два больше быка, а укреплённый костяной череп маг снабдил четырьмя длинными толстыми рогами. Массивная голова, защищённая шипами, опускаясь для атаки, упиралась в грудь, придававшую ещё большую ударную силу. Стрелы и тяжёлые болты застревали между этих шипов, так и не дойдя до шкуры. Иглокож один мог снести деревянный дом, и не было речи, чтобы самая тяжеловооруженная пехота могла его остановить. Единственное слабое место — это брюхо, на котором сейчас гроздьями висели мелкие твари. Их яд был смертелен для человека, а огромный монстр от него становился точно берсерк, нечувствующий ни страха, ни боли. Покинув умершего иглокожа, они бросались во все стороны, жаля врагов.

Четвёртая волна смела заграждения, выставленные войском имперцев, и неслась прямо на дуоттов, окружённых своими рабами. Змееголовые образовали круг, подняв посохи. Акшар видел, как колдовали дуотты, и чувствовал, как огромная незримая коса прошла по его ударным силам, разрывая саму связь души и тела. Не добежав полсотни шагов до тяжеловооружённой охраны дуоттов, огромные туши повалились замертво, образуя колоссальную груду трупов. Ярость животных, так быстро лишившихся своих тел, ещё несла их души, жаждущие крови. И они, только магам видимой тенью, накрыли обороняющихся, но уже не могли причинить вреда ни живым, ни мёртвым…

* * *

…Тьма давала покой, такой желаемый всеми, но не достижимый смертными, и лишь голос, слившийся с красным светом, указывал путь в вечности. И вдруг, туча из теней умерших диких тварей закрыла свет, пропал голос. В кромешной тьме, из которой нет выхода, ужас всё сильней охватывает душу. И сознание рвётся к свету, разрывая самые прочные путы… Южное солнце ослепляет забывшие дневной свет глаза молодого разбойника. В нём кипит ярость, и он молит бога войны о последней возможности перед смертью вцепиться в горло хотя бы одному мучителю. С трудом разжимая веки, он видит, что уже не в пирамиде, его руки свободны, а совсем недалеко, в пяти шагах, стоят ненавистные долговязые фигуры в бесформенных плащах. Вокруг идёт сеча, охранники дуоттов рубят друг друга, а кто-то из них уже разрубил своей косой первого некроманта пополам. И благодаря бога войны за милость, он бросается уничтожать всех, кто встанет между ним и змееголовыми…

* * *

Акшар видел, как бывшая охрана дуоттов, ведомая тупой жаждой мести, ринулась убивать в первую очередь своих хозяев и тех, кто стоял на их пути. Пятая волна докатилась до ещё держащих строй имперцев, и живой поток резал металл, словно листья деревьев. Теряющие людей войска стали отходить к морю, где обезумевшие воины кромсали друг друга…

Он ненавидел дуоттов с их отвратительными рабами, но сам стал ещё омерзительнее. Ненависть хороша для того, кто идёт в свой последний бой, не жалея себя, чтобы забрать больше своих врагов. Ненависть к врагам постепенно разъедает сердце, делая его всё слабее. Он ненавидел войну и проиграл свой первый бой. Слово «война» собирает ополченцев под знамёна умелого воеводы, спасая от полного истребления мирные города.

Он жаждал любви, а не ненависти, но его лишили всего, что было дорого, отняв даже жизнь. У него не осталось ничего, что он мог бы любить, только война. Ну что ж… Он полюбит войну.

Дмитрий Напольских ВОЙНА ВЕРЫ