Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Скромный кортеж взял курс на Вандомскую площадь. Эвита зачарованно смотрела на проплывающий за окнами машины Париж, как актриса, обозревающая сцену, где ей предстоит выступать. Она с радостью принимала объяснения Жоржа Бидо, гида равнодушного и сдержанного, и вместе с тем время от времени не могла не обращать взора, исполненного надежды, на отца Бенитеса.

В тот момент, когда министр предлагал ей выбраться из длинной черной машины на Вандомской площади, Эвита вознеслась на вершину блаженства, заметив дюжину ребятишек из сиротского приюта. Они промямлили не в лад приветственную песню. Сомнений больше не оставалось: у Парижа есть сердце, и сердце Эвиты готово было слиться с ним. Когда стихли аплодисменты детей, Эвита, не придираясь к исполнению, наклонилась и расцеловала каждого в обе щеки.

Эвита прошла в свои апартаменты, и здесь ей вручили письмо от президента республики с приглашением посетить Рамбуйе. Тот факт, что в приглашении фигурировало слово «шато», замок, заставил Эву поверить в великое начало восстановления ее престижа. Она была разочарована, узнав вскоре, что почти все гости президента проходили через Рамбуйе и что это не являлось знаком особого почета.

Сумерки войны еще не совсем рассеялись над Парижем. Город-солнце оставлял впечатление запущенности, бедности и голода. Эвита думала, что увидит Париж тридцатых годов, как надеялась найти в Голливуде картину распахнувшегося перед ней рая.

В отель «Ритц», конечно, нахлынули журналисты. Эвита продемонстрировала свои парижские покупки: платья, меха, шляпы. Но сам Париж нельзя было положить в карман с хвастливой уверенностью нувориша.

Появившиеся в парижской прессе фотографии Эвы Перон и ее королевских покупок сопровождались развязными комментариями. Эвиту рассматривали всего лишь как мелкую экзотическую знаменитость. Левые газеты яростно бросились в атаку, видя в Эве Перон подругу диктатора, его помощницу, едва приукрашенную благопристойными манерами. Эта пресса поставила себе цель дать понять Эвите, что ее присутствие нежелательно и что лучше бы она вместо себя прислала кусок замороженной говядины.

Энтузиазм Эвиты сразу же испарился. В Рамбуйе она появилась бледная и осунувшаяся. При посещении Нотр-Дама она выглядела совершенно больной. Душа у Эвиты ни к чему не лежала, она лишь машинально делала необходимые жесты и как можно быстрее отделывалась от запланированных мероприятий.

Эвита должна была посетить Лувр и обратиться по радио к французам, но в последнюю минуту решимость ее покинула. Эвите Перон стало ясно, что говорить она будет в пустоту, и это выступление станет дополнительным ударом, который она сама нанесет себе. Она поручила отцу-иезуиту Бенитесу прочитать по радио это обращение к французам, над которым сама трудилась, как над выпечкой необыкновенного торта.

9

Теперь Эвита ждала приглашения от английской королевы и продлила свое несчастливое пребывание в Париже, лелея эту призрачную надежду.

Тем временем британская пресса единодушно сходилась во мнении, что жену диктатора приглашать не следует, и не только потому, что она жена жестокого тирана. Шантаж Перона относительно экспорта мяса произвел неблагоприятное впечатление на англичан, находившихся на голодном пайке. Народ действительно был настроен враждебно к Аргентине, а пресса выражала в большей степени раздражение, обусловленное скудным рационом, чем возмущение, вызванное перспективой посещения Букингемского дворца женой человека, который открыто объявлял себя последователем Гитлера в то время, когда воронки от авиабомб еще бросались в глаза на улицах Лондона.

Эвита в отеле «Ритц» не находила себе места от беспокойства. Она вдруг почувствовала такую слабость, будто потеряла что-то жизненно важное. Эта женщина никогда не смотрела на жизнь реально. Ее посещали видения. Если видения развеивались, за что могла она уцепиться? Эвита посвятила свою жизнь погоне за славой. Когда слава ускользала, а жизнь представала во всей своей наготе, все становилось ужасным.

Стремясь отвлечься и преодолеть неуверенность, Эвита начала крутить ручки радиоприемника, чтобы найти свою божественную Аргентину и узнать, как любимая страна отзывается о ее триумфальном путешествии. Ее ожидало горькое разочарование.

Радио Буэнос-Айреса не упоминало об Эвите, как будто она исчезла навсегда, испарилась в своей радуге. А вместо обязательного восхваления Эвиты, вместо приветствий в ее адрес, летящих через океан, она услышала чудовищно усиленный голос Перона. Президент Перон воспользовался отсутствием Эвиты, чтобы руководить самому и издавать какой-то писк вдали от ее бдительного ока.

Он запросто обращался ко всему миру, а ведь обещал Эвите перед отъездом не предпринимать без нее ничего важного, спокойно ждать ее возвращения.