Благотворительное общество владело домом для слепых на Коррьентес. Это было обширное двухэтажное здание, окруженное садом, парком, похожим на лес, с аллеями и удобными скамейками. Слепые передвигались по парку без всяких тростей. У них повсюду были свои метки. Это была их вселенная, где они исходили каждый сантиметр, ощупали все деревья, протоптали тропинки, измерили водоемы. Никогда ни одна маргаритка на клумбах не пострадала.
Слепые ходили здесь в комнатных туфлях. Они составляли часть этого уголка природы. Их не было слышно. В парке они занимали свои естественные ниши. Они проскальзывали меж ветвей деревьев, и ветки служили им ожерельями. Природа будто раскрыла им свои объятия, чтобы вернуть чувство причастности к жизни. Они не скучали по внешнему миру, не сознавали, что лишены общества других людей. Ноты, пропетой птицей, им было достаточно для связи с миром. Благотворительное общество так устроило жизнь в этой обители, что слепые могли жить так, как им хотелось. Свобода создавалась каждым обитателем дома для себя. Один мог завтракать у себя в комнате, другой в столовой, кто-то — на поваленном дубе в чаще леса. Так же они и засыпали там, где им хотелось. Мечты их никогда не разбивались. Действительность здесь никогда не оказывалась хуже, чем мечта. Ночь никогда не оказывалась более тяжкой, чем реальность дня.
Но однажды этот мир был разбит одним движением. В тот день их созвали, собрали, вывезли из их рая. Каждому в руку вложили трость. Это было все равно, что связать их. Обитель у слепых отобрали. Всех отослали в семьи. Слепых отсылали к людям словно в наказание. Особняк на Коррьентес в одночасье стал собственностью Фонда Эвы Перон, и новые обитатели заполонили старый дом.
В особняке появились молодые женщины с огромными животами. Эве Перон нужна была благодарность и одобрение незамужних матерей, у которых были глаза, чтобы видеть ее. Слепые, не имеющие возможности оценить ее величие, оказались не к месту.
Женщины заполонили огромный парк. Клумбы были вытоптаны. Они оборвали все цветы и обвешались ими, будто хотели превратиться в живые букеты, но глаза их оставались сумрачными. Они цепляли цветы к волосам, втыкали в волосы, засовывали за корсажи. Женщины бросались в слезы из-за пустяков, танцевали без повода, обжирались. Успокаивались они лишь в своих комнатах, где на почетном месте находилась фотография их благодетельницы и, без сомнения, спрятанная под валиком кровати фотография злодея-соблазнителя.
Узнав, что в обители никогда не было другой мебели, кроме огромных столов и громоздких старинных сундуков, Эвита решила уставить особняк на Коррьентес роскошной мебелью. Уничтожив благотворительность аристократов, чтобы заменить ее своей, она задумала украсить дело милосердия бриллиантом, который будет сверкать бесконечно. В самых великолепных магазинах Буэнос-Айреса была заказана мебель, которой эти дочери народа никогда не видели даже издалека.
Когда счета доставили в Фонд, Эвита оскорбилась, но все-таки взяла на себя труд подтвердить, что речь идет о мебели для обстановки приюта брошенных молодых женщин. Она размашисто расписалась и сухо поблагодарила. Счета были оплачены, и даже сверх того, что требовалось!
7
На Огненной Земле разбился самолет, в Кордове произошло крушение поезда. Фонд приходит на помощь. Имя Эвиты Перон должно звучать там, где скапливаются кинокамеры и фотоаппараты, куда устремлены все взоры. Там, где произошло трагическое событие, должна появиться и Эвита Перон со своим Фондом, чтобы любопытство, вызванное происшествием, всколыхнулось учащенным сердцебиением, вызванным деятельностью Фонда во имя милосердия. Это милосердие проливается дождем на самые больные точки. Оно не может быть скромным, смиренным… Милосердие осуществляется неистово и пышно, становится грандиозной оперой во имя прославления несчастных…
Деятельность Фонда не ограничивалась Аргентиной. В 1950 году взоры всего мира были устремлены на Тель-Авив, куда съезжались эмигранты гонимой и истребляемой расы. Эвиту совсем не смутила мысль, что Перон всегда оставался верным сторонником Гитлера и даже в момент крушения германского рейха позаботился о том, чтобы бросить одержимых перонистов на еврейский квартал.
Эвита послала сборщиков к богатым евреям Буэнос-Айреса. Подразумевалось, что собранные деньги должны пойти их братьям.
Сборщик объяснял:
— Дары будут отправлены бесплатно, на аргентинских судах. Вам очень выгодно передать свой вклад через нас. Только нужно дать много и быстро…
Несколько месяцев спустя огромный корабль бросил якорь в порту Тель-Авива. На борту корабля огромными буквами было написано: «Эвита Перон».