Эвита. Женщина с хлыстом

Во время президентства Иригойена и Альвеара Хуан Перон потихоньку делал карьеру в армии. Он был трудолюбив и амбициозен, но не блистал; ему всегда лучше удавалось использовать знания других людей, нежели приобретать их самому; в написанном им огромном количестве брошюр по военной технике найдется не много оригинального, и Перона даже обвиняли в плагиате. В 1928 году, получив капитанские погоны, он женился на Аурелии Тизон. Потота, как ее называли в семье, была школьной учительницей, милой, простой девушкой, с некоторой претензией на образованность. Похоже, брак оказался счастливым; ведь даже старая донья Хуана одобрила его – вероятно, она иногда приезжала с юга, чтобы навестить своего преуспевающего сына, – поскольку она носила на груди брошку с миниатюрным портретом Пототы. Это делает честь такту молодой жены – вряд ли ей легко было найти общий язык с крепкой старухой из Патагонии… Семья Тизон твердо стоит на том, что Хуан Доминго был благонравным, снисходительным мужем и мог гордиться своей талантливой маленькой женушкой, которая не только рисовала и писала красками в самой изящной манере, но даже переводила для своего мужа статьи из английских учебников военного дела. Тот первый брак представляет нам картинку провинциального довольства. Жаль, что у молодой четы не было детей; но еще больше жаль, что в 1938 году Потота умерла.

В течение десяти лет, прошедших со времени его первой женитьбы, Хуан Перон лишь однажды участвовал в политических баталиях; когда генерал Урибуру маршем прошел к Каса Росада и сбросил дряхлого Иригойена, Перон двигался во главе своей группы и конной охраны по одной из близлежащих улиц, название которой, по иронии судьбы, он позже самолично изменил на Калье Иполито Иригойен – в честь пожилого человека, которого он помогал свергнуть. Может быть, в этой бескровной акции Хуан Перон впервые привлек к себе внимание старших офицеров. Позже, в тридцатые годы, в звании подполковника, он получил пост военного атташе в посольстве Аргентины в Чили. Чилийское правительство обратилось с просьбой отозвать его по обвинению в шпионаже, а двое чилийцев, обвиненных вместе с ним, отправились в тюрьму. Как раз по возвращении из Чили Перон обнаружил, что стал вдовцом.

Он искренне оплакивал смерть своей молодой жены. Друзья тех лет свидетельствуют, что довольно долго он отказывался искать утешения, хотя вполне допускалось, что он займется этим немедленно. В следующие два-три года Перон целиком и полностью посвятил себя службе. Он просто создан был для армейской жизни в мирное время; привлекательный, общительный, с чувством юмора, он не слыл остряком, но умел шуткой обратить ситуацию в свою пользу; он был прекрасным наездником и мастерским фехтовальщиком, хотя и не похоже, чтобы он когда-нибудь использовал свое умение для защиты чести, как до сих пор поступают многие аргентинцы; он любил поесть и выпить и, оправившись от горя, находил приятной компанию хорошеньких женщин; в довершение всего ему нравилось быть душой общества. Недалеким людям он казался образцом ума и добропорядочности; в его хвастовстве присутствовало даже некое обаяние, и при всем том он был не так прост, как хотел казаться. Если его вранье разоблачалось, он тут же со смехом объяснял, что, разумеется, он и не думал дурачить своих слушателей, что его блеф предназначался для простаков, готовых, в отличие от присутствующих, поверить любой чуши, и тем самым располагал к себе аудиторию, так что все они чувствовали себя его сообщниками. Но природная склонность к сибаритству не мешала Перону быть предельно жестким в достижении своих целей и ненасытным в работе.