Эвита. Женщина с хлыстом

К тому времени и сами военные повернули на сто восемьдесят градусов, причем с такой быстротой и четкостью, которая многое могла бы сказать об эффективности немецкой военной подготовки. Генерал Авалос, одним из первых потребовавший отставки Перона и взявший на себя управление военным министерством, теперь объявил, что полковник Перон вообще не арестован, но перевезен в Мартин Гарсия в целях безопасности, поскольку отдельные преступные элементы в городе угрожают его жизни.

Перона, все еще жалующегося на свое здоровье (в этот момент он больше напоминает какую-нибудь старуху), перевезли из Мартин Гарсия в военный госпиталь в Буэнос-Айресе, куда Эва примчалась, чтобы со свойственной ей эмоциональностью заключить его в объятия. Но какими бы искренними ни были ее слезы и чувство облегчения, которое она испытала, увидев снова своего любовника, с того момента, как они простились у реки, в ее отношении к нему словно бы появилось нечто новое – что-то такое, что было нелегко заметить, что затрагивало глубинную суть их отношений.

Вслед за Эвой явился генерал Авалос в сопровождении офицеров, которые старались держать нос по ветру и угождать одновременно и тем и этим.

17 октября Генеральная конфедерация трудящихся провозгласила, что поддерживает Перона; по стране была объявлена всеобщая однодневная забастовка, и громадные толпы «людей без пиджаков», как с того дня стали называть последователей Перона, начали собираться под балконом Каса Росадо. Позже говорили, что это был некий спонтанный порыв, однако людей привозили на грузовиках из трущоб, расположенных в южных пригородах, и они несли с собой флаги и портреты Перона, которые невозможно собрать, а уж тем более изготовить за одну ночь. Толпы демонстрантов двигались через мосты Риачуэло (в своей книге Эва пишет, что они перебирались вплавь, но имелись мосты, время было зимнее, а река в районе консервных заводов не отличалась чистотой, это кажется уж слишком широким жестом со стороны любого трезвого человека, пусть даже движимого энтузиазмом), потом по мощеным авеню, ведущим к докам, и слились наконец в огромную, неуправляемую, крикливую и смрадную массу у Каса Росадо. В течение дня толпа все росла и с каждой минутой становилась все более нетерпеливой, взволнованная слухами о том, что Перон будет говорить, что имел место заговор, но теперь их благодетель свободен и появится с минуты на минуту.

– Перон! Мы хотим Перона! Перон!

А за розовыми стенами правительственного особняка Эва Дуарте слушала эти крики и улыбалась. Они еще даже и не думали кричать: «Эвита! Маленькая Эва!» – но скоро они закричат, а пока достаточно и того, что они зовут Перона.

Около полуночи невозможно было уже сдерживать напор толпы, Фаррел и Перон вышли на балкон. Их приветствовали громкими криками. Они обнялись, хлопнули друг друга по плечу и расцеловались: сначала в одну щеку, потом – в другую. Толпа ответила им хриплым ревом.

– Вот, – сказал Фаррел, – перед вами человек, которого все мы любим, – Хуан Перон!

– Перон! Перон! Мы хотим Перона! Куда они тебя подевали, Перон?

Это был драматический момент, даже если и немного подстроенный, и Перон не поскупился уронить слезу в ответ на столь прочувствованный призыв. Он сказал, что обнимает своих любимых «людей без пиджаков»; что он понимает их страдания, потому что они страдают так, как когда-то страдала его бедная старая матушка. Отныне он подает в отставку и расстается с армией, потому что хочет быть среди тех, кто потом и кровью добывает свой хлеб. Мелодраматическим жестом он сорвал с плеча ремень, на котором носил саблю, и отдал его Фаррелу. Двое мужчин снова обнялись. Толпа взревела. Но теперь, заявил Перон, и слезы стояли в его глазах, его «люди без пиджаков» должны разойтись по домам, спокойно, потому что в толпе есть женщины, которых можно толкнуть или поранить, а он утомлен и совершенно измучен; но раньше, чем они разойдутся, он просит их помедлить еще мгновение, чтобы он мог полюбоваться ими.

Эва, должно быть, слушала все это с любопытством, и самодовольная усмешка время от времени появлялась в уголке ее рта, стирая официальную улыбку; но при виде генералов и полковников и пребывающих в полном замешательстве джентльменов из Верховного суда в ее темных глазах загоралась злоба.

Через несколько дней, в обстановке полной секретности – даже большей, чем когда они бежали на островок в дельте реки, с доньей Хуаной и полковником Мерканте в роли свидетелей, Эва и Перон заключили брачный союз.

Глава 6

Перонизм распространялся, и никто и ничто не могло остановить его.

Э.П.