Эвмесвиль

Хотя я часто занимался этим в луминаре, мне кажется, что нашей науке не удалось четко определить разницу между типами тирана, деспота и демагога. Понятия эти сливаются, и разделить их трудно, поскольку они отражают укорененную глубоко в человеке установку, которая лишь варьируется в разных индивидах. На практике это проявляется в том, что поначалу люди с ликованием приветствуют любого, кто «захватил власть».

Человек от рождения склонен к насилию, обуздывает его общество. Если же ему тем не менее удается сбросить эти оковы, он может рассчитывать на одобрение, ибо каждый узнает в нем себя. Глубоко укорененные в плоти, можно сказать, погребенные в ней мечты реализуются. Безудержное отбрасывает волшебный ореол даже на преступление, которое не случайно составляет преобладающий компонент в развлечениях жителей Эвмесвиля. Я как анарх — то есть человек не безучастный, но по своему усмотрению выбирающий, в чем ему принимать участие, — могу это понять. Свобода имеет широкую шкалу, и граней у нее больше, чем у бриллианта.

*

Этой частью своих исследований я занимался специально для того, чтобы отчетливо представить себе положение Кондора. Я изучал с помощью луминара множество феноменов и эпох, для которых они были характерны: греческие города, в особенности находившиеся на Сицилии, малоазийские сатрапии, позднеримских и византийских цезарей, города-государства эпохи Ренессанса. Я по собственному почину, а также по поручению Виго все снова и снова обращался к Флоренции и Венеции, затем — к очень коротким и кровавым восстаниям охлоса, к ночам топоров и длинных ножей и, наконец, — к продолжительным диктатурам пролетариата, со всеми их «задними планами» и оттенками.

Проводя дни и ночи у луминара, попадаешь в подобие лабиринта, в котором я боюсь потеряться; жизнь для таких блужданий слишком коротка. Но как безмерно растягиваются время и времена, когда ты через узкие врата входишь в них. Это зачаровывает; и никакие наркотики не требуются — разве что бокал, который я держу в руке.

Возьмем, к примеру, «Хронику Перуджи» Матараццо[94], историю одного города среди многих других, в одной из многих стран, — я цитирую, среди прочего, этрусские ворота, кафедру, созданную Пизано, представителей клана Бальоне, Пьетро Перуджино[95], двенадцатилетнего Рафаэля. Уже эта небольшая выборка уводит в безбрежное — и так происходит с каждым источником, за какую бы узловую точку предания я ни схватился. Я ощущаю потрескивание, потом свечение: это и есть исторический заряд с его несокрушимой и неделимой силой. Друзья и враги, преступники и их жертвы внесли в него самое лучшее, что имели.

Настоящее, полноценно расходуемое время — это время, которое я провожу перед луминаром, будь то на касбе или внизу, в институте Виго. Такой настрой переносится и на мою службу здесь наверху, и на мои хождения в город. Сказанное не означает, что я — на эпигонский манер — живу только литературными памятниками; я вижу современность даже острей, чем другие, — — — как человек, который поднимает взгляд от ковра, на котором он совершал молитву. Звенья цепочки — дар столетий, застежка — дар сегодняшнего дня. Понимание этого позволяет смотреть на близкое с некоторой дистанции; личности и факты обретают фон. Их тогда легче переносить.

*

Итак, к какому типу мне следует отнести Кондора? К тиранам, вне всякого сомнения, — но этим еще не все сказано. Принято считать, что тираны находят наилучшую питательную среду на Западе, а деспоты — на Востоке. Неограниченную власть имеют и те и другие, однако тиран скорее следует определенным правилам, а деспот — собственным прихотям. Поэтому тирании могут легче передаваться по наследству, хотя даже в самом благоприятном случае линия продолжается лишь до внука. Личная охрана у тирана тоже надежнее, равно как и собственный сын. Ликофрон, сын Периандра[96], несмотря на серьезные разногласия, восстает против отца лишь в духовном плане, а не с применением силы.

Если исходить из классической схемы, Кондора нельзя отнести к древним тиранам, которые пришли к власти в борьбе с аристократией или в результате цареубийства. В Эвмесвиле об этом уже давным-давно не может идти и речи. Прежние тираны, как «смесители человеков», разумеется, выполнили подготовительную работу, не только посредством уничтожения элит и выравнивания демоса до уровня массы, но и посредством депортаций и заполнения возникающих пустот иностранными наемниками и рабочими. Это от десятилетия к десятилетию уменьшает внутреннее сопротивление, коль скоро оно проявляется качественно. Перевороты приобретают хронический характер, да только они уже ничего не меняют. Типы властителей, следующие один за другим, похожи друг на друга, прежде всего силой воли. Они используют одни и те же громкие слова — как фейерверк, маскирующий боевые выстрелы.