Эвмесвиль

Я решил, что пора подыскать себе местечко для линьки — и вспомнить об орешниковой соне. Устье Суса — мелкое и широкое; во время отлива обнажаются песчаные отмели. На них собираются группы фламинго, а также цапли, выпи-бугаи, утки, ибисы и бакланы; одним словом, дельта превращается в птичий рай[127]. Рыбаки, охотники и птицеловы — а также, естественно, орнитологи вроде Роснера — чувствуют себя там отлично. Роснер сидит на берегу, на своем ловчем участке, где наблюдает за пернатыми, а также ведет дневник наблюдений и окольцовывает пойманных птиц. Я иногда сопровождаю его: отчасти ради удовольствия, поскольку там царит жизнь, как в первый день Творения, отчасти — полуофициально, когда предстоит визит Желтого хана и готовятся большие охоты. Тогда сокольничие тренируют своих птиц на захват, охотники натаскивают собак.

Оттуда я и начал свои разведывательные вылазки. Человек, который бродит с охотничьим ружьем и запасом провизии, не привлекает к себе внимания. Сразу выше устья расстилаются заросли мискантуса. Они были бы непроходимы, если бы звери не протаптывали свои стежки: полутемные шахты в массиве слон-травыъ[128]. Ходить по таким шахтам опасно; особенно на утренней и вечерней заре ты должен быть готов в любой момент вжаться в травную стену, чтобы уступить дорогу какому-нибудь животному. Кроме того, перед каждым шагом нужно проверять, куда ты ступаешь. Зато я могу не бояться, что кто-то за мной последует.

Дальше вверх по реке мискантус редеет, а болото становится коварным. Коварны, прежде всего, отмели из наносного песка, намытые высокой водой. Достаточно провалиться по колено, и тебе уже не спастись. Прилив оставляет после себя трясину и вымоины, в которых хорошо себя чувствуют рептилии. Мне потребовалось много времени, чтобы наметить надежную тропу.

Посреди этого лабиринта куполом поднимается плоская вершина — не больше средних размеров площадки для игры в гольф. Даже бушмену не пришло бы в голову на нее забираться, поскольку она густо заросла кустарником с колючками длиною в ладонь — Acacia horrido[129]. Холм Девятикратного убийцы[130] — — — чтобы достигнуть вершины, мне пришлось прорубать дорогу топором. Наверху меня ждал сюрприз.

*

Как историку, мне приходилось заниматься геомантической потенцией, присущей многим местам и в особенности холмам. Эта потенция — прежде всего материальной, физической природы. Именно оттуда происходит ее сила. В любой выпуклости скрыта полость. Новалис: «Перси — это женская грудь, поднявшаяся до мистического состояния»[131]. Хорошо сказано, но «из мистического состояния» было бы еще точнее.

Моделью для меня служил галльский Лугдунум[132] — город, близкий моему сердцу. Оплот и святыня для племен и народов, которые сменяли друг друга с тех древних пор, о которых археологи могут лишь строить догадки, и вплоть до туристических толп третьего христианского тысячелетия, — — — это заполнило бы больше, чем одну книгу. Роланд тоже имел там резиденцию. Холм, видимый издалека и господствующий над обширным пространством. Кафедральный собор сооружен из его камня: скала, поднявшаяся из мистического состояния. Под фундаментом собора — склепы и катакомбы; там тайна ощущается сильнее, чем наверху, в лесу колонн. Об этом я, кажется, думал, когда — исцарапанный колючками и искусанный москитами — добрался наконец до макушки холма.

*

Исторически это побережье всегда лежало в тени — под властью чужих господ, которые делили его на провинции и колонии или удалялись сюда во время гражданских войн. Мавританская земля: здесь сражались на лошадях, слонах и верблюдах, на бронетранспортерах и танках.

Тому, кто хотел бы постоянно держать под обзором равнину — до самого моря и по ту сторону реки, — этот холм предоставлял такую возможность. В последний раз это, должно быть, происходило после Второй мировой войны, то есть после окончательного триумфа техника над воином. Как после крупных пожаров по краям выгоревшей зоны продолжают полыхать языки пламени, так и после заключения мира всегда продолжаются изолированные междоусобицы. От них почти не остается имен и дат; для историка это маршруты через безводную пустыню, самое большее — курьезы, чаще всего отвратительные по своей природе. Луминар дает то преимущество, что можно мгновенно уточнить любую деталь из какого-нибудь толстенного фолианта наподобие «Истории города Афины в Средние века».

Здесь наверху какой-то султан, должно быть, планировал возвести укрепленный наблюдательный пост — бункер, который торчал бы из земли лишь амбразурами. Сооружение это было построено, но, очевидно, никогда не использовалось, поскольку бетономешалки и прочие механизмы так и остались неубранными. Они ржавели в кустарнике. Бункер был накрыт зеленым колпаком; на нем давно уже разрослись акации. Ни один пилот, как бы низко он ни летел, не обнаружил бы ничего подозрительного. Но, конечно, костры в дневное время я бы не жег — чтобы не было видно дыма.