Создается, таким образом, впечатление, что, когда дело доходило до евнухов, авторы могли выбирать тот образ, который желали, в соответствии со своими целями. Они могли выбирать между позитивными и негативными образами евнуха, которые сосуществовали в обществе и даже в одном тексте одновременно. Оба эти образа были стереотипны, оба они составляли «общие места». Это имеет определенные последствия для теории Рингроуз. Существование положительного отношения к евнухам в Византии вряд ли было беспрецедентным. Рассматривать отрицательные взгляды на евнухов в Византии как пережиток устаревших топосов, а положительные как подлинные чувства – позиция сомнительная. И то, и другое было одинаково стереотипно. Как упоминалось выше, Рингроуз придает большое значение тому факту, что в Византии XII века можно найти позитивную этимологию слова «евнух»[853]
, однако она не была изобретением византийцев, так как существовала уже в поздней Римской империи: о ней упоминает в IV веке Епифаний Кипрский[854]. Этот факт убедительно демонстрирует, что положительное восприятие евнухов не было чем-то новым и что позитивный взгляд на евнухов сам по себе был топосом. Здесь следует внимательнее изучить византийские взгляды на евнухов, прежде чем продолжать рассмотрение тезиса Рингроуз.Отрицательные взгляды на евнухов в Византии
Как признает Рингроуз, в Византии существовали как положительные, так и отрицательные взгляды на евнухов. Хотя она считает враждебные образы евнухов архаичной риторикой, нет никаких сомнений в том, что их авторы разделяли предвзятость позднеантичных представлений, в некоторых случаях даже превосходя их, но могли и концентрироваться на гендерных аспектах. В IX веке патриарх Фотий в одном из писем хулит евнуха Иоанна Ангурия,