Эволюция Бога. Бог глазами Библии, Корана и науки

Но это еще не все вопросы. Например: имелась ли вероятность осуществления организационных стремлений Павла в масштабе Римской империи? Могла ли Павлова версия христианства очутиться на обочине, не выдержав жесткой конкуренции с другими религиями империи? А если бы христианство Павла действительно сдалось и превалировала какая-нибудь другая религия, какими свойствами обладала бы победительница? Эти вопросы побуждают искать ответ на другой, еще более важный: было ли учение о межэтнической братской любви всегда возможным, обещающим рано или поздно достичь процветания. Определенного ответа на этот вопрос мы не дадим никогда: он предполагает слишком много параметров, не поддающихся учету. Однако следующая глава подведет нас ближе к ответу.

Глава 12 Выживание самого достойного христианства

Открытая платформа (с. 305) Евреи для Иисуса (с. 307) Серебряный призер (с. 308) • Был ли на самом деле необходим Иисус? (с. 310) • Обращение Константина (с. 313) • Смысл упражнения (с. 314) • Возвращение Логоса (с. 316)

Христианам не понадобилось много времени, чтобы начать раздражать окружающих. Еще в 64 году н. э., до того, как были написаны все книги Нового Завета, император Нерон приказывал обмазывать последователей Иисуса смолой, распинать на крестах и поджигать¹. Экономному гонителю Нерону, согласно римскому историку Тациту, пылающие тела «служили факелами, когда наступал вечер»². Непосредственной целью императора было превратить христиан в козлов отпущения, возложить на них вину за опустошительный пожар, в котором некоторые винили его самого. Но существовал и менее эфемерный источник конфликтов между христианами и правителями Рима. Как и у евреев, христианское учение не вписывалось в представления римлян о религии.

Римское правительство позволяло народу поклоняться любым богам – главное, чтобы он не забывал отдавать должное официально признанным богам империи. Христиане отказывались чтить государственных богов и не могли искренне признать законность богов, которым поклонялись другие народы. По сути дела, христиане активно оспаривали эту законность, так как были не просто монотеистами, а монотеистами, склонными к прозелитизму.

Прозелитизм преобладал над преследованиями, ряды христиан росли до тех пор, пока в 312 году процесс не достиг известного порога: вдохновленный видением, император Константин решил идти в решающую битву под символом креста. Последовавшая победа возвысила Иисуса в глазах императора и возвестила наступление эпохи официальной толерантности для христианства³. К концу IV века христианство стало официальной религией империи, а языческие религии были в ней запрещены.

Обращение Константина в христианство – краеугольный камень спора о роли случая и неизбежности в истории. Некоторые рассматривают его как непредвиденное обстоятельство: если бы не душевная перемена Константина, христианство могло и не вытеснить язычество с пьедестала европейской религии и дальнейший ход истории был бы иным. Другие считают, что к тому времени христианство хоть и не было религией большинства, но все же достигло критической массы и возобладало бы при любом стечении обстоятельств.

Предположим, что триумф христианства в Римской империи и вправду был обусловлен Константином – насколько нам известно, так оно и было. И предположим, Константин проиграл ту битву, или решил, что крест ему не поможет, и христианство скатилось бы на обочину истории. Что стало бы тогда с идеей межнациональной братской любви, идеей, которая развивалась в такой тесной связи с христианством?

Это вопрос, важный в теологическом отношении. В главе 9, воздавая должное древней, но в некотором смысле современной, теологии Филона, мы упоминали о Логосе – божественном стимуляторе неосуществленного космического замысла, который служит своего рода двигателем нравственного роста. Коль скоро учение Павла о дружеских отношениях между народами могло погибнуть, если бы не единственная военная победа, каким же мощным тогда должен быть этот двигатель? Если Логос реален, разве нравственное просвещение не должно подчиняться чему-то значительно более сильному, чем капризы истории? Но где подтверждения, что такая сила существует? Почему мы считаем, что, независимо от участи Константина, межнациональная дружба имела все шансы одержать верх в развернувшейся на территории Римской империи битве религиозных ценностей?

Открытая платформа