Эволюция Бога. Бог глазами Библии, Корана и науки

В евангелиях Иисус не говорит, что он вернется. Он упоминает о будущем пришествии «Сына Человеческого» – этот термин Еврейская Библия уже применяла к тому, кто сойдет с небес в кульминационный момент истории, и авторы Нового Завета, по-видимому, усмотрели в этих фрагментах указания на самого Иисуса¹². Это вполне возможно, поскольку Иисус однажды предсказывает, что Сын Человеческий будет убит, а в третий день воскреснет. Но Иисус никогда напрямую не отождествляет себя с Сыном Человеческим. В некоторых случаях кажется, что он имеет в виду кого-то другого, но не себя. («Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда придет к славе Отца Своего со святыми Ангелами»)¹³.

Как объяснить это странное словоупотребление? Один способ для этого особенно подходит. Иисус, как любой хороший еврейский проповедник апокалипсиса в те времена подтверждает апокалиптические сценарии Еврейской Библии, а именно тот, в котором говорится о пришествии «Сына Человеческого». После его смерти последователи, потрясенные казнью и пытающиеся осмыслить ее, полагают, что упоминания Иисуса у Сыне Человеческом – его завуалированные намеки на самого себя. Эта теория выглядела привлекательно: поскольку Иисус предсказывал будущее сошествие с небес Сына Человеческого, это наверняка означало, что на самом деле Иисус вовсе не умер!¹⁴ Согласившись, что Иисус говорил о себе, ученики получили право не только по-новому толковать его высказывания о Сыне Человеческом, но и выдумывать – точнее, смутно, но старательно наполовину выдумывать – совершенно новые высказывания о «Сыне Человеческом». Если кто-то из учеников утверждал, что Иисус однажды сказал ему, что он, Иисус, и есть Сын Человеческий, которому суждено быть убитым и воскреснуть, разве могли остальные всерьез усомниться в этом? Разумеется, если бы апостол утверждал, что Иисус сказал ему: «Меня распнут», сомнений возникло бы хоть отбавляй. Товарищи спросили бы: «Почему же ты нам ничего не сказал, пока он был еще жив?» Но если бы ученик объяснил, что в то время не понял истинного значения слов Иисуса, который говорил не о себе, а о «Сыне Человеческом», придраться к такому известию было бы невозможно.

Все это могло бы объяснить одну из наиболее драматических сцен Нового Завета, сцену, которая озадачивает. Через несколько дней после того, как был убит Иисус, его мать и Мария Магдалина нашли гроб Иисуса пустым и «недоумевали». Тут появились два загадочных человека и сказали им:

Что вы ищете живого между мертвыми? Вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть». И вспомнили они слова Его и, возвратившись от гроба, возвестили все это одиннадцати и всем прочим¹⁵.

Только тогда они вспомнили его слова? Если бы последователи Иисуса при его жизни знали, что под «Сыном Человеческим» подразумевается он, если бы он и вправду говорил, что Сын Человеческий будет распят, а по прошествии трех дней воскреснет, вряд ли такое предсказание не вспомнилось им во время казни на кресте!

Как мог автор евангелия написать столь непоследовательную сцену? Возможно, в момент написания она не была непоследовательной. Если мысль о том, что Иисус был Сыном Человеческим, возникла только после казни на кресте – а в то время действительно было известно, что она возникла лишь после распятия, – тогда сцена на самом деле исполнена смысла: две Марии становятся свидетельницами важного явления. Да, они слышали, что Иисус, возможно, Мессия, человек, который спасет Израиль, но никогда и не думали, что он еще более велик – Сын Человеческий, которого так часто славил сам Иисус.

Образ Иисуса как Сына Человеческого, безмятежно восседающего на небесах и готового принять души добрых христиан, мог сыграть решающую роль в окончательном триумфе христианства. Этот образ дал ему преимущество перед религиями, которые не обнадеживали, не обещали прелестей загробной жизни, и помог в конкурентной борьбе с многочисленными религиями, которые давали подобные обещания. Кроме того, он побуждал христиан умирать во имя своей веры. В Деяниях апостолов, когда Стефана ждет мученичество, он хладнокровно встречает смерть: «Стефан… воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога. И сказал: вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога»¹⁶. Посмертное отождествление Иисуса с Сыном Человеческим стало ключевой эволюционной адаптацией.