Эволюция бога. Бог глазами Библии, Корана и науки

Тем не менее обычной божественной санкцией в Полинезии оставался кнут, а не пряник. По свидетельству одного миссионера XIX века, в Самоа «причины бед прослеживали до прегрешений какого-либо человека, его родителей или других близких родственников». Например, воровство могло вызвать «изъязвления, водянку, воспаление в животе»[161].

Даже семейная жизнь регулировалась сверхъестественными санкциями. На островах Общества от рыбака, который накануне лова ссорился с женой, отворачивалась удача. Если женщина изменяла мужу, пока тот находился в море, следовало ждать бед пострашнее — например, муж мог утонуть[162]. На многих полинезийских островах враждебность, проявленная по отношению к родственнику, каралась болезнью[163]. Там, где разветвленные семьи жили вместе, образуя основные единицы сообщества, одной этой веры хватало, чтобы творить чудеса социальной гармонии.

Если собрать воедино все незначительные меры, с помощью которых полинезийская религия способствовала самоограничению[164], выяснится, что стимулирование было существенным — пожалуй, достаточным, чтобы возместить отсутствие централизованной системы правосудия. Религия в вождествах не просто восполняла пробел на месте еще не изобретенных светских законов: она прокладывала путь светскому праву[165].

Так, для полинезийских вождеств была характерна земельная собственность, которая, как правило, отсутствовала в сообществах охотников-собирателей. В современном мире опознавательные знаки собственности не имеют отношения к религии; даже при уважительном отношении к оградам и землемерной разметке мы им не поклоняемся. Но если судить по вождествам Полинезии, на заре своего существования знаки собственности гораздо чаще внушали благоговейный трепет. На многих островах семья (иногда с помощью жреца) могла наложить запрет (табу) на свои плодовые деревья или огород, предоставив богам право посылать в наказание ворам и непрошеным гостям болезни и смерть. О таком табу, наложенном на собственность, сообщали особые знаки из листьев, веток, другого подручного материала. В Самоа ради большего удобства эти знаки сообщали ворам, какого рода бедствия их ожидают. Кокосовое волокно, свернутое в виде акулы, означало нападение акулы; воткнутое в землю копье — невралгию лицевого нерва. (Система была несовершенна: если жителям Тонга удавалось убедить заезжего гостя с Запада убрать знак, а вместе с ним и табу, плоды с ранее запретного дерева можно было преспокойно поедать.[166])

В отличие от большинства полинезийских вождеств, в Самоа существовала зачаточная система суда присяжных. Если возмездие не устраняло претензии, свидетелей выслушивал орган, состоящий из местных жителей и называющийся фоно. В этом случае закон опять-таки был неразрывно связан со сверхъестественным. Иногда обвиняемому приходилось выпивать некое снадобье, и если оно вызывало болезнь или смерть, то этим подтверждалась виновность[167]. И кроме того, обвиняемый в любом случае должен был поклясться в невиновности перед богом. Разумеется, и сегодня подсудимый именем Бога клянется говорить только правду, но в Самоа эта клятва была не столь формальна: боязнь мести богов могла стать причиной неожиданных исповедей.

Темная сторона полинезийских богов

Если сравнить современную жизнь с жизнью сообщества охотников-собирателей, различия окажутся колоссальными. У нас есть развитая продуктивная экономика, для нашего общества характерны разделение труда, капиталовложения и высокие технологии. Есть и правительство со сложной структурой, авторитет которого опирается на законы, определяющие соблюдение правопорядка и законности. Все это дает возможность людям мирно и продуктивно взаимодействовать даже с теми, с кем они едва знакомы или не знакомы совсем. Система в целом рационализирована; хотя частично опорой ей служит нравственная интуиция, а основой — религиозные чувства («да поможет мне Бог»), мы оправдываем свою политическую, юридическую и экономическую системы с практической точки зрения, пересматривая их на предмет эффективности.