«Личности человека в нашем понимании, то есть личности, как воли, в ранней первобытности не существовало. Человек был, жил, наслаждался, боялся, радовался, страдал, переживал сложнейшие эмоциональные состояния, но не имел свободной воли, ощущения возможностей. Его реакции на вызовы окружающей среды (в наиболее общих и существенных для общества случаях) были инстинктивными или обусловленными "ситуативной энциклопедией", т.е. памятью и опытом. Зато реакция надличностного субъекта (Я-общины) была подобной нашей. Человек в полной мере не принадлежал себе ни вовне, ни внутри. Но его эмоциональный мир был необыкновенно богат, он чем-то напоминал зрителя захватывающего фильма: ничего не зависит от него, но он живет, переживает и сопереживает»[3]
«На самом раннем этапе своего становления общественное сознание в узком смысле практически выступало почти исключительно как общественная воля, а эта общественная воля по существу сводилась к одной-единственной норме — запрету кому бы ни было из праобщины отстранять любого другого ее члена от мяса. Поэтому зарождение общественного сознания в узком смысле было не чем иным, как зарождением этого запрета» «На основе анализа одних лишь этнографических данных многие исследователи пришли к выводу, что табу возникли первоначально как средство подавления животных инстинктов, как средство предотвращения опасности, угрожавшей человеческому коллективу со стороны животного эгоизма»[4]