Эволюционизм или креационизм

Таким образом, необходимо предположить, что и в природе существует какой-то механизм, способствующий предварительному отбраковыванию больших статистических массивов. Вернее сказать, категорически исключающий необходимость слепого перебора даже абсолютно неприемлемых вариантов.

В пользу этого предположения можно привести два разных истолкования фигурирующих в литературе расчетов.

Первое сводится к следующему. Заглавие настоящей работы, включая знаки препинания и пробелы составляет 29 знаков. Отсюда вероятность случайного его набора из примерно сорока знаков русского языка (включая сюда те же знаки препинания и пробелы) будет равняться примерно 10-47. Это очень малая величина, практически исключающая подобную случайность. Но текст заголовка мог быть и другим, полностью сохраняя при этом его смысл. Поэтому обратимся к сочетаниям, где значим буквально каждый звук и недопустимы абсолютно никакие перестановки или замены.

Обычный сонет в сумме составляет около 300 знаков. Это означает, что вероятность случайного его написания будет равна примерно 10-480. Текст Евангелий - это уже многие десятки тысяч знаков. Округлим сумму до 10-100000.

Ясно, что никакой сгусток материи не в состоянии самопроизвольно создать все это. Обычно в пример берется безмозглая обезьяна; утверждается, что ей, или даже любому количеству ей подобных, во веки веков не удастся, случайно перебирая, скажем, кнопки клавиатуры компьютера, точно воспроизвести не то что текст любого Евангелия, но и небольшой сонет.

Однако заметим: человек - это именно сгусток материи. И вот этот сгусток берет в руки перо... и создает-таки невозможное! Правда, - возразят нам - он обладает разумом, и только благодаря ему невозможное становится реальностью. Но (для материалистически мыслящего человека, верующего в непогрешимую святость эволюции) точная интерпретация этого обстоятельства означает, что разумом обладает не что (и даже жестче - ничто) иное, как последовательно развившийся сгусток материи. А значит, в конечном счете создает все именно она.

Словом, в рамках до конца последовательного эволюционизма поступательно развивающейся природе вполне доступно и не такое.

Второе в сущности столь же очевидно, но еще более парадоксально.

Посадим за ту же клавиатуру компьютера обладающих вполне развитым сознанием индивидуумов и поручим им ту же самую, что и нашим обезьянам, задачу - в точности воспроизвести текст какого-то стихотворения (предполагается, что никто из испытуемых не знает его наизусть). При этом разрешается подробно описать содержание стиха, его метр, его образный строй, тональность, словом, все, что только можно. Иначе говоря, предоставим в их распоряжение все то, в чем обычно (в подобных примерах) отказывается обезьяне. И все же, несмотря ни на наличие разума, ни даже на заведомо льготные условия эксперимента, наши подопытные вряд ли сумеют справиться с поставленным. Они, разумеется, никогда не станут набирать абсолютно бессмысленные знакосочетания, другими словами, во много раз сократят общий объем возможных переборов, но это все равно не поможет.

Подобные примеры дают основание для следующего вывода: такого рода аргументы вообще не имеют права на использование. Они решительно ничего не доказывают равно как и ничего не опровергают. Больше того: подобное применение статистики - это свидетельство полного непонимания природы случайности (равно, впрочем, как и существа информационных процессов), или, говоря более академичным языком, свидетельство применения неадекватного понятийного аппарата.

Эти же примеры дают основание и для формулировки уместной в рассматриваемом контексте гипотезы.

Казалось бы, терриконы стихов, поэм, романов перепевают все то, что когда-то уже было сказано о любви в "Песни песней" царя Соломона. Так, может быть, и "поэма жизни" разрешима для разных органомолекулярных "языков", допускает использование далеко не одного строя микробиологических "образов", разной полипептидной "метрики"? В самом ли деле реализовавшийся в условиях Земли вариант был единственно возможным? Ведь стоит только допустить, что вариантов решения могло быть бесконечно много, и проблема принимает совершенно иное измерение.

Действительно, стоит только допустить возможность каких-то альтернативных вариантов жизни, как проблема ее становления получит совершенно иную размерность; те чудовищные величины, которыми описывается процесс случайного ее формирования, окажутся вообще неприменимыми к ней. Доля иронии состоит в том, что вероятность одновременного зарождения множественных форм жизни на много порядков выше, чем вероятность появления одной. Впрочем, применение чисто вероятностных законов здесь, как уже сказано, вообще недопустимо.