Эволюционная и сравнительная психология в России. Теория и практика исследований

Есть все основания полагать, что если желание смерти и существовало у женщины, то оно являлось сугубо символическим. Полученное мною описание ее психологического состояния за день до трагедии делает весьма маловероятным предположение о наличии у нее осознанных суицидальных намерений. Поэтому можно задаться вопросом, какие мысли могло символизировать данное самоубийство. Из анализа известно, что идеи пола, рождения и смерти тесно связаны между собой, а идея смерти в объятиях любимого – «смерти вдвоем» (gemeinsames Sterhen) – символизирует вполне определенные специфические бессознательные желания. Из них, в частности, Сэджером (Sadger, 1910) и мной[19], выделялось одно, а именно желание зачать ребенка вместе с любимым. Бессознательные ассоциативные связи между этим желанием и обычным самоубийством слишком богаты и многочисленны, чтобы их можно было здесь обсуждать; кроме того, о них уже немало известно, и специалисты знают, о чем идет речь. Поэтому удовлетворюсь тем, что укажу на некоторые обстоятельства, из-за которых именно описанная выше ситуация была выбрана для подтверждения этой ассоциативной связи.

Связь между Ниагарским водопадом и смертью, особенно самоубийством, подкреплена бессчетным количеством аналогичных случаев. Однако не столь распространены сведения, что связь Ниагарского водопада с рождением также оказывается достаточно тесной. Ниагара представляет собой излюбленное место проведения медового месяца, в большей степени для жителей Торонто, чем для обитателей здешних окрестностей, благодаря романтическому путешествию, которое им приходится предпринимать через озеро Онтарио. Это привело к тому, что город Ниагару нередко называют (по крайней мере, в Торонто) «Городом младенцев» из-за высокой частоты происходящих там зачатий. Пара, о которой идет речь, очень любила проводить там выходные и отпуска, и бессознательная привлекательность для них этого места обусловливалась, возможно, тем же обстоятельством, которое привлекало женщин древности к храму Асклепия и продолжает привлекать многих современных женщин к различным источникам лечебных минеральных вод. Они еще никогда не бывали там зимой, что само по себе довольно странно, поскольку водопад в это время года почти так же популярен среди жителей Торонто, как и летом, благодаря прекрасным ледовым эффектам. Можно предположить, что на этот раз их привлекла именно мысль о зиме (смерти, холоде и т. п.), которая была созвучна их чувству утраты надежды на рождение ребенка.

Возвращаясь к самой трагедии, мы видим, насколько похожий осознанный аффект внедрился в две идеи, которым, согласно нашим предположениям, надлежит быть связанными между собой; надежда на рождение ребенка была почти такой же малой, как и надежда на спасение от роковой опасности. То, что этот рок состоял в утоплении – да еще в столь ужасном: быть затянутыми в ледяной водоворот – является очень важным обстоятельством в свете всего того, что нам известно о символическом значении воды вообще и утоплении в частности (см. работы Фрейда, Ранка, Абрахама, Штекеля и др.). Если бы приведенная история рассказывалась как содержание сновидения, то вне всяких сомнений ее можно было интерпретировать как фантазию бесплодной женщины о рождении ребенка: плаванье на льдине в опасном потоке воды вместе с любимым на глазах у всего мира и все же в изоляции от него, грозящая опасность утопления и быстрое движение, при котором женщину пассивно несло из стороны в сторону (в вышеприведенной статье подчеркивалось значение движения в данном контексте) – все это дает полную, законченную картину фантазии.

Однако данная ситуация была совсем не сном, а суровой реальностью, и сопровождающие ее обстоятельства, особенно на фоне интенсивной, острой эмоции, могли способствовать пробуждению латентного комплекса и стимуляции его активности. Не следует забывать, что в моменты отчаяния (при серьезной неудаче, тяжелой болезни, опасности, слабости, приближении смерти и т. п.) людям свойственна универсальная тенденция бежать от реальности, обращаясь к интуитивной системе мышления (фрейдовскому первичному «принципу удовольствия» или «фантазирующему мышлению» Юнга), в большинстве случаев принимающая форму инфантильных желаний, относящихся к матери; в другой своей статье я уже высказывал мысль[20]о том, что для бессознательного не существует идеи личной смерти, она всегда замещается мыслью о сексуальном соитии или рождении. Поэтому можно предположить, что женщина, о которой идет речь, трансформировала в бессознательном ситуацию, вызвавшую сильный страх, и заместила реальность фантазией удовлетворения своего самого заветного желания. Внешний результат этого акта трансформации весьма хорошо иллюстрирует контраст между практической ценностью принципа удовольствия и принципа реальности (см.: Freud. Die zwei Prinzipien…).