Евпраксия

"Солнце высушило майские дожди".

"Как посылали богу весть о своей жизни, так муж снарядил сокола-винозора и тот сразу долетел. А женщина послала сову. Но сова-медлюха пустится в путь ночью, а ночь и прошла, уже день. Сова – хлоп на землю и спит себе. Под вечер схватывается, летит, летит ночь, а начнет светать – опять одолевает ее сон. Так весточка и до сих пор не долетела".

"Сверчок отсчитывает время, и я со страхом думаю о седых волосах".

"Помнишь, как вместе смотрели на снег? И в этом году он, наверное, снова упал на Киев".

"Я грущу в глухую осень".

"Когда-то мы с тобой были в Софии на княжьих хорах и что-то нацарапали на стене. Что мы там писали? Прочитай, Журило!"

ЛЕТОПИСЬ. ДВЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Как раз, когда Евпраксия впервые почувствовала себя тяжелой, в Бургундии, в замке рыцаря Тесцелиана Фонтень, жена рыцаря Алета почувствовала то же самое, но, как напишет впоследствии об этом монах Вильгельм, "ей приснилось предзнаменование будущего, а именно: что она заключает в утробе своей белую собачку с рыжеватой спинкой, и собачка лает". Напуганная сном, Алета обратилась к своему духовнику, но тот успокоил ее, к случаю припомнив малопонятные слова Давида, обращенные к богу и говорящие о неграмотных, но неуступчивых пророках божьих: "Чтобы полоскал ты ноги свои в крови врагов своих, а языком псов твоих тоже была часть крови сей". Духовник сказал женщине: "Не бойся: это хорошее предзнаменование, ты будешь матерью знаменитой собаки, что станет стражем дома господнего и примется громко лаять на врагов веры. То будет прославленный проповедник и, яко добрый пес, целительными свойствами языка своего вылечит многие болезни души у многих".

Сын Евпраксии, зачатый в муках, умер: слишком был слаб, едва родился, тут же и ушел из мира.

Рыцарская жена в Бургундии произвела своего сына на свет в тот самый день, что и германская императрица, и рыцарский сын выжил, хотя и никчемный по природе своей. Назвали его Бернардом. Имя избрали ему такое, видимо, потому, что многие ныне имена святых уже стали именами-покровителями разных ремесел и занятий. Бернард ничему не покровительствовал, а вот Георгий (Юрий) был покровителем рыцарей, воинов, Иоанн и Августин – теологов, Козьма и Дамьян – лекарей, Екатерина – философов, ораторов и поэтов, Лука – художников, Цецилия – музыкантов, Фруменций и Гидон – купцов, Григорий – студентов, Варвара – зодчих, Юлиан – влюбленных. От эпидемии оберегали святые Антоний, Рох, Себастьян, Адриан и Христофор, от падучей – Валентин, от лихорадки – Петронелла, от боли зубной – Аполлония, от камней в почках – Либерий.

Имя Бернарда было, как видно, "свободно", поэтому мать, веря пророческому толкованию сна, своему квелому младенцу и дала это имя. От Бернарда не было никакой пользы в жизни, он и к людям примкнул, ни к чему не способным, – к монахам. Стал монахом-цистерцианцем в Цито, возле Дижона, и сразу же привлек внимание удивляющей мизерностью почти усохшего тела, так что следовало бы считать сего монаха либо живым трупом, либо святым. Прожив год в келье, он и не заметил, был ли там потолок. Побывав в том или ином монастырском помещении, никогда не мог потом сказать: одно там окно, два, три иль совсем нет окон. Вильгельм пишет о Бернарде так:

"Умертвив в себе какую бы то ни было любознательность, он ниоткуда не получал впечатлений". И еще такое сообщает: "Желудок его был настолько испорчен, что он немедленно извергал ртом еще непереваренную пищу. А ежели случайно кое-что успевало перевариваться и силой природы выходило обычным путем, то при слабости нижних частей тела и это происходило о невероятными страданиями".

С чего бы, кажется, столько внимания уделять столь несовершенному созданию? Но зачастую именно такие отклонения от здоровой природной нормы ценятся некоторыми людьми. Аббат монастыря Сито Стефан, как и духовник рыцарской жены Алеты, узрел в нездоровом Бернарде нечто почти святое и послал его во главе части братии, чтоб основать монастырь в Клерво, в Полынной долине реки Об, издавна известной как пристанище преступников. И вот никому не известный Бернард стал Бернардом Клервосским. Это был тот самый Бернард Клервосский, который поднял всю Европу на второй крестовый поход, он собственноручно нашивал кресты на одеянья рыцарей, порвав для этого собственную одежду, он добыл славу исцелителя от недугов и несчастий; толпы людей, веря в святость Бернарда, целовали его ноги, молили о даровании жизни и покоя. А он, у кого не было ни жизни человеческой, ни покоя, метался по всем землям, разъяренный, ошалелый, гнал тысячи на смерть, на страдания, на преступления. И никто не назвал его преступником – назвали святым.

Двое неудачно рожденных в один и тот же день, в один и тот же год.

Один умер сразу, другой… лучше бы умер этот другой, чем наделал людям столько бед.

Между ними не было никакого соприкосновения, никакой связи, просто совпадение во времени – больше ничего…

Вторая параллель касается двух женщин, разных по возрасту, но во многом одинаковых: в положении, богатстве, образованности, влиятельности.