Евпраксия – святая грешница

Движение повторилось. Кто-то приближался. Об этом можно было судить по тому, как исчезали алые огоньки, заслоняемые от глаз девочки.

Приходи на ужин…

Подбородок Евпраксии отвис и мелко задрожал. К ней приближалась не одна мужская фигура, а несколько. Словно целая череда силуэтов надвигалась из мрака, торопясь добраться до обратной стороны зеркала, пока его не убрали.

Очень ты нужен…

Евпраксия беззвучно пошевелила губами. Она была не в силах произнести отворотное заклинание. Язык не слушался. Волосы на голове зашевелились, как от нашествия вшей, но это ужасом повеяло.

– Кто там, кто? – тревожно спросила Лушка, заметив изменившееся и побледневшее лицо воспитанницы. – Батюшки! – вскричала она, заглянув в черный проем зеркала. – Гони их, Пракся, гони скорее! Пропадем!

Как будто это было так просто! Заклинание вылетело из головы Евпраксии вместе со всеми остальными словами. Она видела приближение целой толпы скалящихся, гримасничающих, гогочущих мужчин и цепенела все сильнее, понимая, что вот-вот они всем скопом доберутся до нее – и тогда конец. Вот уже и Лушка с повизгиванием выскочила из бани, оставив девочку одну. Неужели ничего нельзя сделать? Неужели Евпраксия так и будет сидеть, дожидаясь, пока с ней сотворят что-то ужасное?

Она выставила перед собой руки, как бы желая закрыть выход из зазеркалья, но поняла, что это ее не спасет. Тогда пальцы обхватили полированную раму зеркала, подняли и с размаху грохнули об пол.

Когда несколько минут спустя Лушка отважилась вернуться и украдкой заглянула в баню, Евпраксия сидела на прежнем месте и, склонив голову, тупо смотрела на сотни осколков, раскиданных по полу и исправно отражающих пламя свечей.

– Они меня не схватили, – сказала она. – Я им не далась.

Лушка обнаружила, что стоит не дыша, и набрала полную грудь воздуха.

– Беда, – пролепетала она. – Быть беде.

На следующий вечер ее нашли в каморке с перерезанным горлом, рядом валялся нож Елисея, а сам Елисей бесследно исчез из Киева. То ли Лушка понесла от него, то ли чем-то вызвала его ревность, то ли он ограбил ее и подался в разбойники, неизвестно. А с Евпраксией ничего худого не приключилось. Она была еще совсем ребенок. Все беды и напасти ожидали ее впереди.

Глава 3

Известие о приближении сватов из Германии застало Евпраксию врасплох. Ей только-только сравнялось двенадцать, когда отец призвал ее к себе и в присутствии потупившейся матери произнес:

– Возрадуйся, дочь моя. Сваты Генриха Штаде приехали твоей руки просить. Он знатный граф немецкий, правитель Саксонии. Отдам тебя за него, утру нос Ярополку. Он думает, что раз женат на графине немецкой, то можно родному дяде кукиши крутить?

Евпраксия почувствовала, что ноги ее подкосились, и поискала взглядом опору, чтобы не упасть. Ничего подходящего поблизости не оказалось, так что пришлось крепиться самой. Оруженосец отца, юный Горислав, сделал к Евпраксии едва заметный шажок и замер, пригвожденный к месту взглядом князя.

– Ступай к себе, готовься, – велел Всеволод Ярославич дочери. – Не завтра, так послезавтра попрощаешься с отчим домом. Всякой птице время покидать родное гнездо. Так и ты, Евпраксия. Не боись, не боись! Неужто забыла, что имя твое значит? В переводе с греческого – Счастливая. Так что ничего худого с тобой не случится.

Мир расплывался перед глазами Евпраксии. Она не про имя свое думала, а вспоминала злосчастное гадание в бане. Как будто то зеркало, прежде чем было разбито, обратилось во врата преисподней, сквозь которые адские обитатели явились за нею. И первым в той череде шел муж-германец.

– Не робей, дочка! – подмигнул отец, разглаживая шелковистую бороду на груди. – Граф Генрих не стар и не уродлив. Двадцать лет – не возраст для мужчины.

– К тому же он высок и статен, – добавила мать. – Так говорят. Не зря же в народе прозвали его Длинным.

Она поощрительно улыбнулась дочери, словно им вместе предстояло узнать и разделить какую-то тайну.

Родители еще немного поговорили, а потом отец опять велел Евпраксии собираться к встрече гостей. Она кивнула, выдавила из себя какие-то приличествующие случаю слова и отправилась к себе. Однажды, бегая по галерее, Евпраксия с размаху ударилась лбом о притолоку и потом долго страдала от головокружений и слабости. Нынешнее самочувствие походило на то. Пол кренился, ступени уходили из-под ног, стены плыли перед глазами. Служанки и подруги пытались приблизиться к Евпраксии, но она отгоняла их взмахом руки, как назойливых мух. Ей хотелось как можно быстрее остаться одной, чтобы все обдумать и найти слова, которые смогли бы переубедить отца. Наивная двенадцатилетняя девчонка, она имела весьма поверхностное и радужное представление о политике и людях, которые эту политику делали.

Всеволод Ярославич не принял дочь. Зато в ее покои явилась княгиня Анна и стала заливаться соловьем, расписывая прелести взрослой и, в частности, супружеской жизни. Она убеждала дочь не бояться Генриха.