бляхами слепя, среди небритого сукна,
сорная Венера выпросталась липовая,
вырастает, всхлипывая,
клевер одурелый, белена -
розоватая, зеленоватая,
петрокрест угрюмой бирюзы –
Афродита серба и хорвата,
острыми серпами воровато
жнущих ужас в зарослях кирзы.
Там гюрза качается раздутая –
потным Вавилоном под луной,
спутывая, путая
выпуклые дыни, плоский зной...
О, Киприда, уранида лютая,
жуток мне твой облик неземной!
Дозаправка в олове предгрозья,
рев турбин в распаренной борьбе
с пустотой... Так бьется полость козья.
Так сплелись в алчбе
колкие усатые колосья -
их узрю ли врозь я? -
на родном копеечном гербе.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Танцулька клубная, потом запарка спариванья.
Житье солдатское, щетинистое, мокрое,
в затекшем мареве бредовом прокемарено,
в двухлетнем заводном кинематографе.
Рябая, серенькая дурь полупрозрачная,
тупое донорство, прикрытое зевотиной,
банально-стыдная, сырая связь внебрачная,
побочная с нечистоплотной родиной...
Любой ведь доблестью готов блеснуть при случае,
ребристым мрамором и бицепсом фарфоровым...
Заткнись, пичужечка! Довольно выкаблучивать
про бравого тушканчика Суворова.
Про альпиниста – баста! – италийского.
Уймись, фальцетная в сквозной авоське Сенчина.
Кино закончилось, и выхожу затисканный,
полузадушенный, живой и беззастенчивый.
1983-1985, 1991