Евреи, диссиденты и еврокоммунизм

Но ведь сегодня наши евреи-неолибералы тоже доходят до глумления над своими жертвами. Вот, автор закона о приватизации, гуманитарий, бывший министр экономики Е.Г.Ясин в самый тяжелый момент реформы шутит: "Я как-то говорил с одним исключительно умным человеком, очень известным западным ученым - Биллом Нордхаузом, так он предложил: "Вы на время, когда у вас весь этот кошмар будет, "повесьте" над страной спутники и пускайте в эфир "Плейбой ченел". Может, это отвлечет? Ну а если всерьез, то надо сломать нечто социалистическое в поведении людей". Сломать - с кровью и страданиями, и еще поиздеваться, показывая замерзающим и голодным старикам голых баб с американского порнотелевидения. Это - не глумление? С Нордхаузом все ясно - с какой стати он должен бы жалеть наших стариков. Но ведь Ясин - представитель еврейской интеллигенции, которая пока еще декларирует свою принадлежность к России.

Сегодня евреи-гуманитарии зачем-то опять вышли на первый план как сокрушители важной части культуры - моральных устоев. Не буду брать скандальные случаи, явные провокации (о них позже). Возьмем спокойные, "позитивные" продукты новой культуры. Хотя бы ту же книгу А.Ваксберга "Лиля Брик". В ней описана история, которая вызывает омерзение, от которой содрогаешься - если воспринимаешь ее в рамках привычной морали. Я всегда избегал всяких сведений о Маяковском и Лиле Брик, не хотел знать. И прочел книгу "на новенького".

Пусть не обижается А.Ваксберг, но вот как он представил дело: вокруг поэта возникло подобие еврейской корпорации. Пользуясь безумной влюбленностью Маяковского в Лилю Брик, эта корпорация буквально пожирала поэта, другого слова не подберешь. В книге есть страшная фотография: в августе 1930 г., узнав о том, что Совнарком постановил передать Лиле Брик половину наследства покончившего с собой Маяковского (авторские права), эта корпорация на радости перепилась и запечатлела свои счастливые лица. А.Ваксберг пишет: "Постановление правительства о введении Лили в права наследства отмечали в том же Пушкине, на даче, где каждое дерево и каждый куст еще помнили зычный голос Владимира Маяковского. Арагоны уехали, все остались в своей компании и могли предаться ничем не стесненному веселью".

А.Ваксберг изобразил Л.Брик патологической в сексуальном отношении женщиной. Зачем? Ведь факты жизни можно подать по-разному. Такие описания "специалист-гуманитарий" не может, как бы ни притворялся, дать без этической оценки. Он ее и дает - почти прямо заявляя своей книгой, что все привычные устои культуры в области морали отменяются. Эпизоды, от которых простого человека трясет, сопровождаются у А.Ваксберга репликами, выражающими восхищение: "В ее огромных темных глазах неувядающей красоты печаль и усталость". Между содержанием эпизодов и фразеологией какое-то дикое несоответствие.

Допустим, А.Ваксберг и впрямь боготворит эту женщину и пишет как бы для себя, отвергая "ханжескую мораль". Но ведь такие же этические оценки он дает и другим персонажам. Вот очередной адюльтер Лили, начиная с которого Маяковский покатился к самоубийству. Объект - А.М.Краснощеков (он же Абрам Моисеевич Тобинсон, он же Фроим-Юдка Мовшев Краснощек). Член комиссии по изъятию церковных ценностей (дело было как раз в 1922 г.). Вот в каких терминах его описывает автор: "Молод, красив, обаятелен, хорошо образован. Его одухотворенное, волевое лицо свидетельствовало о работе мысли и об уверенности в своей силе".

Став председателем Промбанка, Краснощеков проворовался самым гнусным образом, задарил Лилю шубами и сел в тюрьму. Но с каким сочувствием пишет о его судьбе А.Ваксберг! Лиля носила ему передачи, "в промежутках между своими заграничными поездками пыталась использовать все свои связи, чтобы помочь Краснощекову". Наконец удалось: "По чьему-то - несомненно, очень высокому - распоряжению Краснощекова просто отпустили на волю, сославшись на состояние здоровья". Роман счастливо продолжился.

Эта книга, одна из многих подобных, как раз и говорит русскому читателю: в России есть крепко спаянная, вросшая во власть теневая прослойка, для которой никакие обычные этические нормы не писаны. Костяк ее составляют еврейские "специалисты-гуманитарии".