Евреи и Евразия

Здесь мы с самого начала не можем не усмотреть в богоборческом лжеидеале рационалистического устроения людей на земле, в утопической попытке вывести человечество из пределов исторической стихии в область биологического прозябания — присутствия некоторых черт, уже a priori, для самого поверхностного восприятия, глубоко чуждых хилиастическому устремлению еврейского религиозного идеала[19].

Ибо, сводя человечество с той вселенской сцены, на которой оно разыгрывает перед лицом Вечности трагический миф своих мировых судеб, рационалистическая утопия оставляет его тем не менее в области действительности временных и пространственных отношений и законов природы и земной персти; жизнь человечества после рационалистического чуда осуществления утопии в эмпирии остается подверженной власти тлена и смерти. Акт утопического лжечуда помещается хотя и в конец истории, но не в конец времен, стезя явления лжемессии соединяет грани двух отрезков временной формы бытия, оно помещено в некую середину длительности человечества как природного явления (нам кажется, что Г.В. Флоровский впадает в ошибку, думая, что утопизм стремится к осуществлению конца прогресса при продолжающейся истории. Верно как раз обратное: в утопии остается место для прогресса как накопления внешнематериальных средств у человечества, как явления отныне чисто природного для борьбы с остальными явлениями природы и их использования; зато в утопии обрывается всякая преемственная связь с жуткой мистико-символической глубиной мифа, и человечество, оставаясь во времени, выводится из истории, — в чем и заключены истоки органической зловредности утопии. См. статью «Метафизические предпосылку утопизма» в 4-й кн. журн. «Путь»).

Вот эта-то серединность утопического лжечуда обличает истинный духовный генезис и онтологические корни периферийного еврейства нашего времени: оказывается, что в нем ложно ощущенные и понятые элементы и еврейских, и христианских хилиастических чаяний соединились в некоей соблазнительной чудовищно-смесительной общности. От ложно воспринятого еврейства здесь — отрицание ценности и значимости символического, до времени в эмпирии незримого осуществления Царствия Божьего в духе и благодати вселенской Церкви как мистического тела Божества, но без страстной, максималистической еврейской жажды осуществления полноты пророчеств даже до единого аза, воскресения мертвых и выхода в жизнь вечную из царства природы и зла. От ложно воспринятого христианства здесь — утверждение возможности акта спасения и существенного разрешения трагедии человеческого бытия в формах, эмпирически не нарушающих законов природы и телесной смертности, но тогда, как в истинном христианстве, это продолжение подчиненности закону бренной перстни длится до времени, вернее, до конца времен, в утопическом лжехристианстве этот конец времен подменяется механической, суммарно-последовательной бесконечностью, выход же из этой «дурной бесконечности» в жизнь вечную посредством чуда конечного Пришествия отвергается. Противоестественная эмульсия из разнородных зерен двух одинаково искаженных вселенско-исторических воззрений на чудо конечного искупления плавает здесь в основном растворе материалистически и волюнтаристически воспринятого страстного устремления к катарсису и осмыслению трагедии мирового зла и свободы человека в конечном, завершающем всечуде, от века присущего религиозному человечеству, в том числе и исламу, а также некоторым языческим философским и гностическим системам и учениям.