Повторяем, пора наконец и нам, евреям, отдать себе отчет в основных сторонах и определениях православия, в особенности в его отличности и даже иногда полярной противоположности католичеству. В православии основные проявления религиозной духовности и делания верующего человечества зиждутся на началах любви и свободы; православной мысли, поскольку она не выходит за пределы святоотеческой и первособорной догмы, предоставлена обширная область самодовления и автономности. Православию чуждо то основное начало безгранично повелительной авторитарности, которым пронизано от основания и до вершины насквозь иерархизированное здание католичества, с его видимой главой, открыто, но без достаточно веских евангельских и экзегетических подтверждений и свидетельств постулирующей неограниченную авторитетность и непогрешимость не только в сфере практического руководства церковью, но и в качестве основоисточника всякого возможного нового догматотворчества, помимо, поверх — и даже, в известном смысле, вопреки соборному сознанию верующих. Никогда не притязая на укрепление своей духовной власти приемами и средствами светской государственности, православие уберегло себя от роковой для католичества соблазнительной утопии папоцезаризма и лжетеократии, этой родоначальницы всяких последующих лжетеократических религиозных и социальных утопий в среде христианского человечества, и в нем сохранилось преподанное Евангелием великое искусство воздавать кесарево кесареви и Божие Богу; этим православие сумело уберечь себя от столь характерных для латинства явлений агрессивного и ненасытно притязающего клерикализма. Этой своей стороной православие не может не произвести откликов известной симпатии в еврействе, которому, при всей зависимости самого его существования от единственно спаивающей его в конкретно-единое целое национальной религии, всегда была чужда иерократическая идея подчиненности и задавленности внешних форм национального, правового и житейского обихода какими-нибудь чрезмерными влияниями и притязаниями духовных лиц как исповедников, носителей и учителей религиозной и нравственной правды. Точно так же и дух религиозно-нравственной свободы духовного делания и подвига в православии, столь ярко противоположный авторитарно-абсолютистским и законническим устремлениям в католичестве (доминиканство, иезуитство, томизм), несомненно, в чем-то очень важном сходствует с проявившейся в первоначальной стадии хасидического движения у евреев жаждой свободы мистической го умозрения божественной глубины и сверхканонического благодатного и чудесного постижения непосредственности богосыновства, — свободы, не имеющей, конечно, ничего общего с пресловутой свободой совести современной атеистической и вульгарно-эгалитарной демократии. Православию также чуждо самодовольное третирование католичеством чужих вероучений как не вышедших из состояния языческого и до-откровенного и как объектов миссионерски-уловительных воздействий со стороны единственного вероучения, имеющего право на вселенское существование и проявление; последнее обстоятельство представляется особенно важным с точки зрения еврейства как вероучениями представленного в мире одним единственным народом и лишенного в борьбе за свободу своего самопроявления в мире мощи и средств материально-политического характера и поддержки сильных мира сего[23]
.